Эйлия чуть виновато вздрогнула, услышав высказанные вслух свои мысли.
– Капеллан? – спросила она, имитируя удивление.
– Ну, Эйлия! – воскликнула Белина. – У тебя всегда голова в облаках. Не верю, что ты никогда не обращала внимания на Дамиона – он же так красив! Мы все в него влюблены!
– Белина, Дамион – священник! – укорила ее Арианлин. – Девочки, вы все ведете себя глупо. Он же дал обет целомудрия.
– Знаю, – с сожалением сказала Белина. – Такой мужчина пропадает.
И несколько вздохов донеслись ей в ответ. Слушая, как одноклассницы обсуждают Дамиона, Эйлия испытала непонятную ревность. Она, которая никогда не отказывалась ничем поделиться, разозлилась за то, что они тоже радуются ангельской красоте священника. И говорят о нем так грубо, так… обыденно – будто он обыкновенный! И все равно ода жадно слушала разговор по дороге на завтрак, надеясь узнать что-нибудь интересное.
– Девушки, выше голову! – как можно ироничнее заявила Жанет. – В Академии ходят слухи, что он нетверд в вере. Несколько раз за последние месяцы обращался к аббату и приору – а они его исповедники. Может, он вообще сложит с себя сан и на ком-нибудь из вас женится.
Эйлия чуть не подавилась. Дамион женится! Об этом было думать еще ужаснее, чем если он просто уйдет из Академии. Вдруг на нее накатил бессмысленный приступ ненависти к этой предполагаемой жене.
– А у него, наверное, уже есть любовь, – заявила Люсина.
– Не может быть! – ахнула Белина.
– Он все время уходит на долгие прогулки по округе. Наверняка навещает какую-нибудь девицу, спорить могу.
– Люсина! – воскликнула возмущенная Арианлин. – Нельзя говорить такие вещи!
Люсина упрямо тряхнула темноволосой головой:
– Вот увидите – все дело в женщине. Как же, в вере нетверд! Есть только одна причина для мужчины сложить с себя сан.
Эйлия больше не могла выдержать. Она постаралась отстать от них, щеки у нее горели от возмущения и досады, пока щебечущие голоса не затихли впереди.
Лорелин тоже шла позади процессии, и лицо у нее было вытянуто – только подругой причине, как знала Эйлия. Накануне мать-настоятельница вызвала Лорелин к себе в кабинет – наверняка не для похвалы. С тех самых пор девушка и ходила как в воду опущенная. Эйлия оглянулась на нее с некоторым чувством вины. Еще после службы в праздник Триналии она держалась от высокой блондинки несколько поодаль. Зависть к ней, пусть даже мимолетная, испугала Эйлию. Вопросив свою совесть, она стала беспокоиться, что обхаживает Лорелин не ради истинной дружбы, а чтобы поближе быть к отцу Дамиону. И потому постаралась отдалиться от нее.
Но сейчас поникшая фигура, опущенные глаза Лорелин излучали такое отчаяние, что Эйлия, которая собиралась незаметно пройти мимо, замедлила шаг.
– Лори, что с тобой?
– Ничего, – ответила Лорелин мрачным тоном. – Ничего хорошего.
Она подняла глаза и прямо посмотрела на Эйлию, которой, как всегда, нелегко было выдерживать ее взгляд. Глаза были такие светлые, ясные и синие, и в то же время – воздушные и проницательные. Иногда они казались Эйлии глазами ангела, иногда – глазами ребенка. Под горящей чистотой этих глаз она как-то тушевалась, хотя в них не было ни обвинения, ни упрека.
– А что такое? – спросила она. – Преподобная мать тебя за что-то песочила?
Лорелин покачала головой, будто в сомнении.
– Песочила? Если бы так. Нет, она меня вызвала и велела мне подумать насчет пострига. Я ей сказала, что не хочу быть монахиней, но она велела мне не отказываться, а подумать. Монахини будут за мной смотреть, кормить, одевать и укрывать, если я приду жить с ними. Я понимаю, что она мне добра желает, Эйлия, и на самом деле у меня почти и нет иного выбора. Я сирота и бедна как церковная мышь. Но мне сама мысль об этом невыносима: сменить имя на какой-нибудь ужас вроде Чистота или Набожность и таскаться всю оставшуюся жизнь в рясе и покрывале.
Эйлия попыталась взять бодрый тон:
– Не так уж это ужасно – быть монахиней. Я сама об этом подумываю.
Светлые глаза Лорелин чуть не вылезли на лоб:
– Ты хочешь пойти в монастырь?
– А что такое? – ответила Эйлия с несколько излишним нажимом. – Чем это так уж хуже, чем выйти замуж и рожать детей, пока не помрешь от истощения? Будь я монахиней, я бы всю жизнь могла учиться – читать рукописи и диссертации. Может быть, даже сама написала бы свою…
Она замолчала – собственная горячность удивила ее самое.
– Ну, так ты же умная, – с некоторой завистью возразила Лорелин, – так потому тебе и все равно. А я вот тут как в клетке.
Она выглянула из окна на высокие закрытые ворота внутренней цитадели, и на лице ее явно читалось отвращение.
– Монастырь – не тюрьма, – начала было Эйлия.
– А с виду не отличить. И вообще, я думаю, что для пострига нужно это… как ты его называешь? Прозвание.
– Призвание, – поправила Эйлия. – Может, у тебя оно есть, только ты его еще не осознала.
Лорелин помолчала недолго.
– Есть одна вещь, – сказала она, – о которой я точно знаю, что хотела бы это делать, только монастырь здесь ни при чем. И если меня здесь запрут, это никогда не получится.
Эйлия не поняла:
– А что же это такое? Лицо Лорелин погасло.
– В том-то и беда. Я не знаю – просто чувство такое. Помнишь тот вечер, когда я говорила, что хорошо бы быть рыцарем? Вот тогда мне казалось, что еще чуть-чуть – и я пойму, зачем я здесь. – Она стояла неподвижно, глядя в пространство. – Сражаться, защищать что-то. Если бы я только знала, что именно!
– Не понимаю.
Долговязая девушка вздохнула:
– Сама не понимаю. И это самое худшее. И никто мне тут помочь не может.
Эйлия поискала слов утешения, но не нашла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143