Открыв деревянную коробочку на столе, она бросила червячка туда. – Они выедают мертвую ткань, и их присутствие останавливает заражение. Сейчас они свою работу сделали, Ральф. Так, теперь кисть.
Она вытащила из раны последнего червяка и положила в коробочку, потом взяла левую руку Ральфа и размотала бинт. Ладонь была вся в шрамах, большой палец распух и побагровел. Кожу у его основания удерживали грубые швы.
– Ему, видишь, почти отрезало палец. Непростая была работа – пришить его обратно. Но кровь в нем не течет как надо, все время забиваются сосуды. Надо поставить тебе пару пиявок, – сказала она Ральфу.
Испытывая тошноту, но слишком завороженный, чтобы отвернуться, Дамион смотрел, как она из дальнего угла вытащила бадейку и запустила туда руку. В бадейке плавали какие-то темные существа. Одно Ана вынула – что-то скользкое, зеленое, с красными полосками по бокам, похожее на слизняка. Дамион счел своим долгом воспротивиться:
– Ана, сейчас уже никто пиявок не применяет!
– Я применяю, – услышал он спокойный ответ. – Невежественные врачи использовали эти бедные создания, когда надо и когда не надо, но если их применять правильно, от них бывает большая польза. – Она приложила пиявку к распухшему пальцу, подождала, пока присоска не возьмется твердо. – Не больно, Ральф? – спросила она. Дурачок не ответил, но избитое лицо было блаженным. – Вот и хорошо. Болеть не должно, – объяснила она Дамиону. – Пиявки выделяют жидкость, убивающую боль – вот почему они умеют присасываться незаметно. Так, теперь она отсасывает кровь.
Тело пиявки начало набухать.
– Видишь, отец Дамион, как тварь, проклинаемая человеком, может принести ему пользу? Так, Ральф, можешь идти домой. Только не стряхни пиявку, пока она не напьется досыта. Эти ткани надо осушить, и тогда кровь снова потечет свободно. Когда пиявка отвалится, промой рану хорошенько и приходи ко мне через день или два.
Раненый поднялся и поплелся прочь, все еще стеная и жестикулируя здоровой рукой. Дамион смотрел ему в спину.
– Как его угораздило?
– Он встретился в городском переулке с весьма неприятными людьми. Жив он остался только по одной причине: нападавшие не боялись, что глухонемой дурачок расскажет о них властям. Но он рассказал мне. – Она встала и подошла к столу, на котором лежал свиток. – Ты ведь пришел из-за этого? И ты совершенно прав в том, насколько он опасен. Но свитокБереборна будет сохранен в наших руках, это я обещаю.
– Ты уверена? – спросил он с вызовом. – Я только что узнал, что в Маурайнии есть еще зимбурийские лазутчики. Те, которые выдают себя за обращенных.
– Я о них знаю. Это они напали на беднягу Ральфа.
– Они? – Дамион вытаращил глаза. – Но зачем им это надо было?
– Он за ними следил. Мы решили, что его они не заподозрят, потому что все верят, будто он безмозглый, и он в любой момент мог прикинуться, что просит милостыни. Но зимбурийцы увидели, как он крадется за ними переулками, и тогда избили его и исполосовали ножами. Очевидно, они не хотят рисковать.
Голос ее был спокоен.
– Это мерзко! – Дамионом овладела горячая злоба. – Чтобы они такое творили здесь, с нашими людьми? Я пожалуюсь патриарху, советникам магистрата! Я сам прослежу, чтобы восторжествовала справедливость…
– Боюсь, это будет бесполезно. Ральф не может говорить, и потому не может давать показания в суде. Я тоже не могу говорить от его имени: ни один судья не поверит, что я его понимаю.
– А ты понимаешь? – спросил Дамион.
– Мы говорим на бессловесном языке, – ответила она, относя бадейку и коробочку в дальний угол. – На языке мыслей. Слова слишком часто искажают или скрывают мысль вместо того, чтобы ее выразить. Когда мы говорим с Ральфом, мы можем иногда по привычке произносить что-то вслух, но на самом деле общаемся умами, а не языками. – Ана покачала головой. – Бедняга Ральф! С умом у него все в порядке, только он из-за родовой травмы лишился речи. Он не идиот – тьфу, какое противное слово!
– Таким образом, бессловесный язык – это способность немереев?
– Да. – Она улыбнулась. – Сердце нашего заговора.
Дамион всматривался в морщинистое лицо. Кто же она такая? Никто не знал, откуда она взялась, сколько она здесь жила, сколько ей вообще лет. Сельчане рассказывали о ней легенды. Говорилось, что ей подчиняются животные. Кролики, птицы, олени – никто из них, гласили рассказы, нисколько не боится Аны, и все они приходят на ее зов, даже позволяют себя трогать. Видели, как она берет мед из дупла старого дуба, и «Дикие пчелы ее не тронули!» – выкатив глаза, сообщали пораженные свидетели. Дамион знал, что некоторые люди глубоко понимают животных и умеют их успокаивать ласковыми движениями и тихим голосом. Но в деревне верили, что Ана владеет чародейскими силами.
А может, и владеет?
Дамион впрямую встретил ее непроницаемый взгляд:
– Ана, скажи, что я прямо сейчас думаю. Она покачала головой:
– Нет, Дамион. Это делается не так. Немереи не умеют читать мысли. Мы можем сообщать друг другу те мысли, которыми хотим поделиться, но залезть в них не может никто. Это похоже на монастырь в Академии: в коридорах, в церкви, в трапезной монахи собираются вместе, но на ночь расходятся по своим кельям, каждый сам по себе. Мы, немереи, умеем открывать двери своего разума для других, но никто не может войти без разрешения. И если мы выходим в общее пространство, где можно встречаться разумами, то лишь по собственному выбору. Если ты решил послать мне мысль, то сформулируй ее. Сосредоточься на чем-то, пожелай, чтобы я это увидела – и тогда эта мысль может стать мне доступной.
Дамион закрыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143