Оно было знаменито не менее, чем его хозяйка.
Не очень большое, на вращающихся шарнирах, на манер классной доски,
зеркало отличалось удивительной глубиной изображения и было наполнено
чудесным золотистым фоном, который дают только очень качественные стекла.
Неоднократно Татьяна Васильевна говорила, что амальгама у зеркала
серебряная, в отличие от современного алюминиевого напыления.
Люську понять было можно. Отражение в этом стекле и дурнушку делало
привлекательной, что уж говорить о красивых женщинах.
Я варил кофе и думал, что у нас есть еще почти четыре свободных часа,
и тут в комнате Сухиной раздался взрыв. Или мне показалось, что взрыв. Но
во внезапно за этим наступившей тишине - замолчало даже радио - я
почувствовал, что словно ватой заложило уши. Кофе пролился на конфорку,
запахло гарью, но вытирать плиту времени не было - я помчался на помощь,
рискуя расшибиться в узком коридоре.

Клинок шпаги сверкнул на солнце, и я едва успел отпрянуть в сторону.
Срезанная с рубашки пуговица перламутровой каплей упала на тапочек,
отскочила и скрылась в густой траве.
- Погодите! - крикнул я высокому мужчине в черном обтягивающем
камзоле и широкополой шляпе.
Лица нападавшего разглядеть не удалось, а следующий выпад, хотя и не
застал врасплох, вновь заставил меня уклониться и потерять равновесие -
домашние шлепанцы без задников вряд ли подходящая обувь для поединков.
- У меня нет оружия! - заорал я еще громче, видя, как противник чуть
отступил, готовясь к новому броску.
Солнечный блик дрожал на острие клинка, словно готовая сорваться с
него молния.
Мои вопли возымели на нападавшего такое же действие, как заклинания
факира на воздушного змея.
Рука мужчины, от которой невозможно было отвести взгляд, поднялась до
уровня груди, примерно так матадор готовится нанести быку свой последний,
освобождающий от дальнейшего участия в представлении удар.
Довольно неприятно, признаться, чувствовать себя жертвенным животным,
тем более что еще двадцать минут назад я мирно ставил на плиту кофейник и
не помышлял ни о каких геройских подвигах. Пришлось применить самое
действенное оружие: оставить шлепанцы занимать оборону, а самому
развернуться и изо всех сил броситься бежать к островерхому белому домику
у близкой кромки леса.
Через две секунды за спиной послышался тяжелый топот ботфорт: мой
преследователь, как видно, не сомневался, что я не смогу ускользнуть.
Скоро к этому топоту примешался новый дробный звук, словно небольшое
животное подключилось к погоне, но оглядываться некогда - домик маячил
впереди в сотне метров. Двери плотно закрыты, и еще не известно, откроются
ли они, чтобы впустить меня.
Внезапно шум погони прекратился.
Послышался сдавленный крик и вслед за этим грохот падения.
Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть взлетевшую в воздух шпагу.
В следующее мгновение шпага, описав крутую траекторию, с змеиным
шипом вонзилась в землю.
Не особенно раздумывая, пойдет ли мне это на пользу, я воспользовался
своим преимуществом, выдернул шпагу из земли и, полностью позабыв о
рыцарских правилах - лежачего не бьют, - приставил острие к груди
перекатившегося на спину преследователя.
Невдалеке, приминая толстыми ножками летнюю траву, гарцевал мой
неожиданный спаситель - оживленный друидом табурет.

Дверь в комнату Сухиной оказалась распахнутой настежь.
Видимо, Люська так ее и не прикрыла, а, возможно, дверь распахнуло
взрывом. В любом случае прямо с порога я увидел, что в комнате никого нет.
Вся жилплощадь Татьяны Васильевны была заставлена, вернее
загромождена, множеством старых вещей.
Диван, кресло, в которое из-за его ветхости не садился никто, кроме
хозяйки, столик на львиных лапах, этажерка каслинского литья, допотопный
шифоньер и крохотный комод, со стоящим на нем зеркалом.
Зеркало!
Зеркала больше не было.
Все это я увидел почти мгновенно, еще не понимая, что, собственно,
произошло.
Ворвавшись в комнату, я заметался на узком пятачке между креслом и
диваном. Потом встал на колени и заглянул под диван.
Скрипнула дверца шифоньера, и я подскочил, как будто услышал выстрел.
В шифоньере Люськи не оказалось тоже.
Пустая дыра уцелевшей от зеркала рамы невольно притягивала взгляд, но
туда почему-то смотреть не хотелось. Через минуту до меня дошло, что на
полу нет осколков.
Над диваном висела тоже очень старая, писанная маслом картина. На ней
был изображен какой-то святой, то ли схимник, то ли столпник Серафим.
Картина почернела от времени, и лик святого едва проступал из темноты.
Хорошо заметны были лишь длинная белая борода и пронзительно-напряженные
глаза.
Я с надеждой посмотрел на святого.
Ничего.
Ничего больше не происходило.
Квартира была пуста - Люська исчезла.
Все, только что случившееся, походило на дурной сон, и, возможно, мне
бы даже удалось уговорить самого себя, что это сон и есть, но только тут
же в коридоре раздались шаги.
Тяжелые, шаркающие, совсем не Люськины.
Испугаться я не успел - почти одновременно со скрипом половиц на
пороге возник старец в просторном белом одеянии, именно в одеянии, а не в
одежде, с громадным, почти с него ростом посохом в правой руке.
Я вновь посмотрел на портрет.
Мелькнула глупая мысль об ожившем изображении и прочей чепухе. Ничего
подобного. Святой был на месте, а появившийся передо мной пришелец походил
на него разве что лишь белой окладистой бородой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42