Лучше бы ее растерзали на куски Братья, чем дать ей наслаждаться свободой без него.
Вскочив на парапет с безумием в душе, он посмотрел на храмовую площадь. В тени, подальше от огней, кишели Братья — все, сколько было их в Тралле с тех пор, как Червь сделал свой первый укус. Раньше Фаран думал, что в катакомбах их около двух тысяч, но внизу, казалось, их было куда больше, тех, кто умрет второй смертью на рассвете, поскольку в городе не осталось ни единой капли крови. Сколько их там? Пять тысяч, а то и больше — и это только на площади. Еще тысячи, без сомнения, рыщут по улицам и катакомбам, вынюхивая кровь, пока свет дня не убил их.
Фаран сохранил достаточно сил, чтобы перекрыть голосом гул пожара и вой ветра. Его слова разнеслись далеко над пепелищами и пылающими домами, неся тем, кто его слышал, последнюю надежду на вечную жизнь в смерти:
— Братья! В Тралле нет больше крови. Вы видите — луна почти закатилась. Ре сызнова вырвался из пут нашего владыки. Но к югу от городских ворот, где я угасил Огонь на поле битвы, еще есть кровь. Ступайте туда, Братья, пока не настал рассвет, и пейте досыта во имя Исса, не щадя никого!
Ропот пробежал по толпе вампиров, и все скопище, колыхнувшись, повалило к воротам цитадели.
Фаран ощутил в глазу какую-то влагу и вытер ее уцелевшей рукой. Слеза. Единственная слеза за полтораста лет. Никогда он не стиснет в руках мраморно-белой шеи Талассы, никогда не ощутит ее сладкой, как ягода, крови на своих губах, никогда не овладеет ею. Братья в своей бессмысленной похоти растерзают то, чем он так дорожил...
Он подумал, не последовать ли за Братьями, презрев близость рассвета. Что из того, если восходящее солнце обратит его в пар? Все лучше, чем эта достойная осмеяния полужизнь, когда он не может иметь ничего, что искренне желает. У Фарана вырвался мучительный стон, и он заскрежетал зубами так, что рот наполнился костяной крошкой.
Голон, говоря ему что-то, помог сойти с парапета. В помрачении Фаран позволил чародею увести себя внутрь пирамиды. Там ожидал Калабас, окутавший плащом изувеченную руку князя. Не все еще потеряно — у него есть книга Иллгилла. Где бы ни был его враг, Фаран найдет его. Семь лет он ждал — теперь он отправится в путь и навсегда угасит Огонь.
Он лишился Талассы, но в его жизни еще оставалась цель. В запасе у него вечность — или время, оставшееся до угасания солнца. И он добьется успеха.
* * *
На болотах становилось все светлее. Путники выбрались из высоких зарослей камыша, и туман быстро редел под ветром, задувшим с востока. Показалась дорога — белая от костей близ моста через ров и бурая дальше. Слева в жемчужно-сером свете мерцала пирамида из черепов — ярче в этот предрассветный час, чем в сумерки.
Джайал устало оперся на меч — он более получаса прорубал дорогу в камышах. Пряди его светлых волос прилипли к измазанному сажей лицу. Пот залил его кожаную кирасу, мокра была и рубаха под ней, а раненая рука болела невыносимо. В серых проблесках рассвета он сообразил, где находится: каприз судьбы привел его к тому месту, где он семь лет назад сражался за дело своего отца. Чем быстрее рассветало, тем более знакомым казался ему пейзаж. Вот пригорок, где стоял отцовский шатер, вот круги пепла на месте погребальных костров, вот ямы, из которых в сумерках встали упыри. Только пирамиды из черепов не было здесь тогда. Джайал видел еще скрытую туманом дорогу на протяжении полумили — на ней не было заметно никакого движения. Двустворчатые городские ворота на том же расстоянии позади еще не открылись, и туман там был особенно густ из-за смешавшегося с ним дыма.
Джайал подумал о Туче, носившем его семь лет, брошенном им в гостинице Скерриба. Джайал, хотя и вырвался из города, не чувствовал себя целым. Уцелела какая-то часть, носящая на себе Зуб Дракона и обладающая знанием, где искать остальные сокровища, но с потерей Тучи Джайал терял последнюю связь с прошлым, с семью годами своих странствий.
Он отдышался и, слабо кивнув своим спутникам, медленно зашагал по топкой земле к дороге. Тогда он услышал звук — звук, которого не слыхал уже семь лет, и кровь, как и в тот последний раз, застыла у него в жилах. Это завывали костяные рога Жнецов, неотделимые от тумана и отчаяния, от пирамиды черепов и мощенной костями дороги. Уж не призраки ли убитых солдат встали в предрассветный час над ратным полем? Но тут городские ворота начали отворяться с немилосердным скрипом, слышным в тихом воздухе даже на таком расстоянии. Оттуда повалили фигурки, похожие на муравьев: Джайал насчитал двадцать, потом к ним прибавилось еще двенадцать, еще и еще — он потерял им счет. Их были сотни, и их слитный вой уже несся по воздуху, обжигая холодом хребет. Фигурки едва ползли вперед, но Джайал уже видел, что вампиры вполне успеют отрезать их от дороги. Придется поворачивать обратно в болото и попытать удачи там: благодаря Аланде, Уртреду и близкому рассвету они еще могут спастись.
Но тут сзади раздался тревожный крик: Уртред указывал рукой на давнее поле битвы. Джайал точно перенесся на семь лет в прошлое. Земля шевелилась, как и тогда, когда из нее вставали упыри. Из торфа лезли скелеты, опутанные паутиной пурпурного света. Кости и обломки костей — все, что пропустили жрецы Исса, когда мостили дорогу, — вылезали и скакали взад-вперед, точно зловещие насекомые. Джайал обернулся к дороге — за эти несколько мгновений переменилась и она. Пурпурный свет играл на ней, и даже отсюда было видно, что она извивается, будто живая. Вампиры, теряя равновесие, валились с нее в болото или в ров. Другие разбегались от нее прочь, словно спасаясь от землетрясения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161