ведь это именно он когда-то помог Медеан дать Микелю жизнь.
— Я должна оставить наследника, — заявила она трем придворным колдунам. — И в нем должна течь моя кровь. Изавальтой должен править тот, чья верность нераздельна, тот, кто ощущает силу этих обязательств до мозга костей.
Двое чародеев из Изавальты с сомнением покачали головами.
— Ни один смертный в этом мире не сможет вам помочь, — ответил один из них, колдун Ивраманд. — Если только Вышко и Вышемира не окажут вам такую любезность… — Он развел руками: — Говорят, у Аваназия есть ребенок, которого родила ему женщина с дальнего берега Безмолвных Земель. Может, попробовать найти мужчину…
— И что за кровь будет у моего ребенка? — отрезала Медеан. — Как это можно проверить? Нет, не годится.
— Ни один смертный не сможет изменить вашу плоть и ваш дух, — заговорил второй изавальтский чародей, Нестроуд. — Но можно, например, договориться с Бабой Ягой…
— Нет, — решительно ответила Медеан. — В этом случае ни о каких сделках не может быть и речи. Ребенок должен быть моим и только моим, его не должны связывать никакие другие узы.
И тут поднял голову Калами. Он тогда казался Медеан очень странным — смуглый человек среди белокожего двора, пара черных глаз среди голубых. Калами занял этот пост совсем недавно, после того как Туукос согласился подписать мирный договор, и Медеан еще не слышала от него и пары слов, с тех пор как он присягнул ей на верность.
— Есть один способ, Императрица, — спокойно сказал он. — Я берусь это устроить.
И вот тогда Калами отдал Медеан свой первый приказ, и она повиновалась, отпустив двух других чародеев, чтобы разговаривать наедине.
— Я наложу заклятье, — сказал Калами. — А вы должны будете выбрать себе супруга, выйти за него замуж и совокупиться с ним в первую брачную ночь. И тогда через девять месяцев вы произведете на свет сына. Но учтите, императрица, через те же самые девять месяцев ваш супруг, кто бы он ни был, заболеет и умрет.
Помнится, Медеан уже тогда отнеслась к этому условию совершенно спокойно. Только слегка удивилась про себя, как легко она согласилась принести человеческую жизнь в жертву государству.
— А как это делается? — спросила она, сощурив глаза. — Я что-то не слыхала о таком заклятье.
Калами в ответ едва заметно улыбнулся:
— Таким вещам в Изавальте не учат. Я узнал об этом заклятье на Туукосе. Но если Ваше Императорское Величество доверится мне, у вас будет сын.
Медеан встретила взгляд темных глаз Калами и невольно залюбовалась его горделивой осанкой.
— Если я выберу себе супруга, это будет человек из знатного и благородного рода, — сказала она. — И раз уж ему суждено умереть, подозрение не должно пасть ни на меня, ни на тебя.
Калами ответил, не отводя глаз и не колеблясь:
— Никаких подозрений не будет, Ваше Императорское Величество. Даю вам слово.
Вот так Медеан вышла замуж во второй раз. Супругом императрицы стал Джесиф, сын Осипра, внук Истока, лорд-мастер волости Есутбор. Это был стройный человек с тонкими изнеженными руками. А вот лицо его как-то стерлось из памяти Медеан. Все вышло так, как и предсказывал Калами. После первой же брачной ночи Медеан понесла, а через девять месяцев благополучно разрешилась от бремени. Бедняга Джесиф тем временем скончался после продолжительной болезни. И пока Медеан мучилась родовыми схватками, Калами на Тайном совете разоблачал заговор троих лордов. Он даже назвал яд, который явился причиной болезни Джесифа, но, само собой, было уже слишком поздно, и спасти жизнь супруга императрицы не удалось.
Трое лордов-заговорщиков были повешены на крепостных стенах городов, которыми они правили при жизни. Медеан порылась в памяти, но так и не смогла припомнить их имена. Когда ей сообщили об их смерти, она держала на руках Микеля, будущее Изавальты, и все остальное не имело никакого значения.
Слезинка скатилась по щеке Медеан. «Прости меня, сын, — мысленно обратилась она к Микелю. — Когда твоя душа воссоединится в Землях Смерти и Духов, ты поймешь и простишь меня».
Бриджит очнулась не сразу. Сначала она почувствовала запах горящего угля. Потом ощутила тепло: дрожащий жар пламени справа и слева и мягкое, обволакивающее тепло ватного одеяла.
А еще она услышала, как потрескивает огонь в очаге, как где-то далеко завывает ветер, как поскрипывает рассохшееся дерево.
Но глаза Бриджит все еще не открывала: боялась увидеть лис. После того как на нее напали вороны, ей снились лисы — огромные и пушистые, целые зловонные толпы зеленоглазых и острозубых зверей. А еще — кровь. Они истекали кровью, эти лисы, и она заштопала их при помощи иголки и нитки, словно старые чулки.
Странные сны. Страшные сны. Только бы не увидеть их снова… Как хорошо было бы сейчас оказаться дома, проснуться — и увидеть свет маяка и знакомые с детства опасности Верхнего озера.
«Но раз ты не хочешь видеть сны, — сказала какая-то далекая, рассудительная часть сознания, — почему бы тебе не открыть глаза?»
— Все хорошо, Бриджит, — произнес ласковый голос где-то совсем рядом. — Можешь просыпаться. Ты в безопасности.
Свет, пробивавшийся сквозь закрытые веки, сделался ярче, и мысль о возвращении в темноту, пусть даже во внутреннюю темноту сна, показалась Бриджит невыносимой. Она с трудом разлепила веки.
Оказалось, что она лежит на спине, а над ней — голубой бархатный балдахин, укрепленный на четырех опорах. Вокруг кровати были расставлены резные раскрашенные ширмы, и Бриджит не могла увидеть остальную часть комнаты. Тепло, которое она почувствовала при пробуждении, исходило от четырех жаровен, полыхавших ярким огнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178