— Господи, Котт, что ты сделала?
— Помолчи! — резко, как пощечина, но тихо, чтобы никто не услышал. Он не видел ничего, кроме их белесых тел. Одежда лежала под ними, но дробовик скрывала тьма, где-то там, среди листьев. Страх свел его внутренности. Он почувствовал себя пещерным человеком на заре мира. Кроманьонцем, дрожащим в доисторической тьме.
— Одевайся, — ее голос был тихим шипеньем.
Они неуверенно, путаясь, разбирали свою одежду. Он ведь даже снял сапоги. В них насыпались сухие веточки, а к его куртке, точно репьи, прилипли листья и куски сухой коры. Они одевались молча, наощупь. Он пошарил в листьях, и его пальцы коснулись холодного металла — ствол ружья. Ему сразу стало легче.
— Чертов Дэвид Крокетт, — пробормотал он.
Они постояли, прислушиваясь. Казалось рискованным говорить вслух, шуметь. Котт впилась ему в губы поцелуем, а потом дернула за руку.
— Пошли!
Она способна видеть в темноте, подумал он. Ее глаза. Недаром ее зовут Котт. Он побрел за ней, прочь от шалаша.
Несколько шагов в непроницаемой тьме — и он уже забыл, где шалаш. Его рука крепче сжала руку Котт. Если он останется здесь один, то уже навсегда исчезнет. Его родные никогда не узнают, куда он девался.
Как это произошло? Как было устроено? Он был всего в четверти мили от своего дома, а в следующий миг очутился в какой-то первобытной глуши. Темный край фей — и волки. Он молчал, подавленный колоссальностью этой загадки, и брел за Котт.
Позади него было что-то.
Он знал это так же точно, как слепой знает, где солнце. Оно было большим — ему чудилось над головой тихое дыхание — и двигалось почти совсем бесшумно. Точно фильм ужасов, когда героя хватают сзади.
Дробовик под собственным весом скользнул в его пальцах, пока они не сомкнулись над спусковым крючком.
Шорох шагов в ритме с его собственными. Он попытался предупредить Котт, но она, казалось, полностью сосредоточилась на дороге вперед, куда бы та ни вела. А горло у него пересохло и сжалось.
Он обернется и выпалит в это из обоих стволов, как Оди Мерфи, как тогда Муллан в волка-оборотня на заднем дворе, только волк убежал целый и невредимый.
— Колдовство не колдовство, но два заряда дроби двенадцатого калибра усмирят кого угодно.
Он вырвал руку из пальцев Котт, вскинул дробовик и выстрелил. Отдача отшвырнула его на нее, и они оба упали. Он был оглушен, ослеплен, ушиблен. «Получил свое, волосатый подлюга!» — подумал он злорадно. Но раздался только приглушенный крик.
На миг во вспышке выстрела он увидал массивный торс, нечеловеческий, только похожий, а над ним — вроде было лицо, звериное, угрюмое. И тут же сомкнулся непроницаемый мрак. Он лежал, не отзываясь на крики Котт, на ее шарящие руки. Что-то с треском продиралось сквозь деревья, ломая ветки, но никаких других звуков не было… — разве что глухое бормотанье, ворчанье грома.
— Что ты сделал? Что ты сделал ? — пальцы Котт впились в его ушибленное плечо.
— Ох, отпусти! Это было чудовище. Я его застрелил.
— Чудовище? Какое чудовище? Ты его видел?
Великан, подсказала ему память. Тролль. Но он мотнул головой перед ее невидимым лицом.
— Точно не знаю, но я в него попал. Оно убежало.
Вновь от ее звонкой пощечины у него из глаз посыпались искры. На мгновение ошеломление парализовало его, а потом он протянул руки туда, где могла быть ее шея, но его пальцы сомкнулись в пустом воздухе.
— За что? — слезы ярости обожгли его глаза.
— Ты теперь не дома, Майкл. Ты не можешь стрелять в кого попало из своего ружьеца. Тут другие правила. Послушай.
Он прислушался, все еще бесясь. В лесу царило безмолвие — мертвенная тишина, такая, какая бывает в оскверненной церкви.
— Это еще не значит, что ты можешь хлестать меня по лицу, чертова девчонка!
— Да замолчи ты, глупый мальчишка.
Вот опять! Он скрипнул зубами. Надо будет ее проучить.
— Надо уходить отсюда, да побыстрее. Нам нельзя тут задерживаться. Они ринутся за нами как пчелиный рой.
— Кто?
Но она пропустила вопрос мимо ушей. Рывком подняла его на ноги и потащила за собой, как упирающегося ребенка. Да и он чувствовал себя ребенком, обиженным и виноватым. Ежевика царапала его лицо, нижние сучья грозили пробить дырку у него в голове.
— Как тебе удается видеть хоть что-то?
И опять она ничего не ответила, и они молча продирались сквозь полуночный лес.
Когда они наконец остановились, он пошатывался от усталости. Ему было уже все равно, где они и куда идут. Дробовик оттягивал ноющую руку. Котт ухватила его за другую руку и прижала ее к грубой коре дерева.
— Лезь!
— Ты что, шутишь?
— Лезь, если хочешь дожить до утра.
— С ним я не могу, — он взмахнул дробовиком в темноте.
— Черт бы тебя подрал. Дай его мне, — он мог бы поклясться, что, забирая у него дробовик, она вздрогнула.
— Я ничего не вижу…
Звуки за деревьями, отдаленное ворчание. Долгий пронзительный вой.
— Лезь!
Он подчинился. Грубая кора обдирала его ладони. Он обхватил ствол и взбирался, цепляясь дрожащими ногами и руками, наткнулся на крепкий сук и пыхтя уцепился за него. Они тут были не одни. Он подтягивался, шарил рукой по стволу, пока не нащупывал, за что ухватиться. Вдруг что-то маленькое когтистое пробежало поперек его кисти, и он чуть не сорвался. Теперь он ругался про себя тихо и злобно. До чего он устал! Руки его не держали, а правая нога не находила, на что опереться.
Рука ухватила его за щиколотку. «Вот сюда». Его ступня обрела безопасную опору.
— Ну хватит, — сказала она потом. — Забирайся на сук, — он боязливо послушался над невидимым провалом в темноту. Сук был в ярд толщиной, а рядом изгибались другие. Можно было сесть, откинуться и расслабиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99