Как только он начинал думать о чем-то, что лежало вне этих пределов, занавес начинал подниматься, обнажая за собой тьму.
Одним серым утром, пробираясь через комнату отдыха к туалету, Ривен наткнулся на пациента, который читал его книгу. Сначала ему это доставило удовольствие, на мгновение он даже возгордился, но потом его вдруг охватила какая-то жуткая паника, как будто враги ворвались в его укрытие или раскрыли его маскировку. Тот мир, который создал он сам, который когда-то вдохновлял его на творчество, на поступки… а теперь кто-то другой бесцеремонно тащит его сюда. Сначала сестра Коухен, а теперь вот этот старикан. Как же он может исцелиться, ведь Дженни была и в том мире тоже, в каждом написанном Ривеном слове, столь же явственно, как если б она улыбалась за каждой строкой? Когда старик пошел завтракать, Ривен потихонечку слямзил книжку и унес ее к себе в палату.
«Пламя древних». Первая. Та самая, которую начал писать еще мальчишкой и забросил потом, пока не встретил ее. Радостная книжка. История со счастливым концом. Он тогда еще верил в счастливый конец.
Он открыл книгу.

«Тот край был суров, но плодороден и даже обилен. В Долах, в уголках, укрытых от северных ветров, вызревал добрый ячмень. Капуста тоже родилась на славу; густые и сочные травы на лугах под покос нежились под теплым солнцем. Холмы словно бы продирались из-под земли сквозь долы, как огромные и неуклюжие гранитные кроты, — они были покрыты громадными валунами, поросшими мхом и пожухлой травой. Росшие здесь вереск и терновник искорежил леденящий сиверко; деревца и кусты походили на злобных калек, пусть увечных, но закаленных, как и сам камень, на котором они примостились.
Там и расположился Горим. Рорим Раларта — твердыня южных Долов. Он опоясывал невысокий пологий холм. Одни утверждали, что холм этот насыпали люди, другие — что он был здесь всегда. Крепостная стена спускалась в широкую долину, где петляла река и стояли хутора людей Дола. Прямые межи разграничивали поля, стада паслись на обширных лугах. Из труб домов и постоялых дворов, коровников и кузниц тянулись в чистое небо струйки сизого дыма. Ветер доносил до реки суетливый шум базара. Точно цветастое лоскутное одеяло, базар покрывал склоны холма ниже Рорима: там покупали и продавали, торговались и вздорили.
За пределами Дола Раларта мягкими увалами вздымались холмы, а на горизонте, в туманной дымке смыкалась с небом зубчатая цепь суровых гор. Испещренные щебнем холмы, утонувшие в вереске и зарослях грубых нагорных трав: простор для ястребов и канюков — парить над ним в вышине, для волков — рыскать в поисках добычи, для оленей — с опаской с опаской щипать траву. Южные склоны холмов покрывал лес; словно темное тихое море, он венчал каменистые высоты сосной и елью, пихтой и буком. На опушках встречался и дуб, а поляны утопали в буйных зарослях папоротника и куманики. У леса было имя — Лес Скаралл; дом для диких тварей. А еще дальше на юг, за лесом, плоскогорье обрывалось ступенчатыми гранитными утесами, которые языками между ущельями выходили прямо к морю, что непрестанно билось о бастионы тверди в своей бесконечной битве.
Конный отряд появился с севера, ветер дул всадникам в спину, справа от них догорал закат уходящего дня. Десять всадников на крупных конях темной масти были облачены в кожу, проклепанную металлом, и препоясаны синими кушаками. Их мечи тяжело бились о бедра, с седел свисали пустые мешки из-под провизии.
Завидев Рорим Раларта, всадники остановились и привстали на стременах, чтобы получше разглядеть громадную чашу Дола, на дне которой сгущались сумерки. Освещенные окна мерцали, словно самоцветы, издалека доносилось мычание коров, которых сейчас гнали с пастбищ в хлева.
— Снова дома, — с удовлетворением произнес рыжебородый гигант, Ратаган. — Я же говорил, если мы поторопимся, то поспеем еще до заката.
Смуглый худощавый мужчина с резко очерченными чертами лица согласно кивнул.
— Хотя лошадок придется за это отблагодарить. И все-таки, как хорошо, что эту ночь мы проведем, наконец, под крышей.
— И за крепкими стенами, — добавил Ратаган и окинул взглядом цепь холмов. — А то как-то мне надоело отбрыкиваться от голодных волков. Я волчарами сыт по горло, надо немножко передохнуть.
— Стало быть, Мертаха ты теперь станешь обходить за милю? — спросил Смуглый с улыбкой, которая была подобна блеску ножа в тихих сумерках.
Ратаган рассмеялся, голос его гудел в бороде.
— Эти его дворняги! Да они от собственной тени шарахаются. Наверно, мамаша у них — овца, отбившаяся от стада. Но видок у них грозный, надо признать.
— Мертах говорит, что обличье — это все, — заметил Смуглый.
— Да уж, ему виднее… на то он и оборотень, Меняющий Облик. Предвкушаю, сколько он выставит пива за все эти сказания, которые я подсобрал!
— Тебе их и рассказывать, — улыбнулся Смуглый. — Ну, ладно, хватит стоять, кони простудятся. Что-то холодно на ветру, а нам еще нужно проехать одну-две мили до того, как совсем стемнеет.
Они тронули лошадей, и маленькая кавалькада начала спуск по склону увала к огням Дола, все ярче горящим в сгущающейся темноте».

Да. Но иногда темнота наступает так быстро, что приходится останавливаться.
Ривен закрыл книгу, затем — глаза, но вечерние лесистые холмы из другого мира продолжали стоять перед его мысленным взором. Он медленно встал, опираясь на свой костыль, и направился в комнату отдыха, чтобы оставить свое творение там, где оно лежало раньше.
Если Рождество вышло праздником для самых дохлых пациентов Бичфилда, то Новый Год предназначался для тех, кому до могилы — по выражению Дуди — пока еще больше пяти мизинчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144