В деревне была всего одна улица, по обе стороны которой располагались низкие круглые строения. В середине улицы находилась маленькая центральная площадь с маленьким колодцем. Все было сделано из глины: амбары, двурогие башенки. Выше были другие жилища, попасть к которым можно было по вырезанной в скале лестнице. Старуха остановилась перед домом, ничем не отличавшимся от остальных, и знаком велела гостю войти. Чтобы пролезть в дверь, ишвену пришлось пригнуться.
Внутри было темно, как в печи. Жилище состояло из одной комнаты с самой простой мебелью. В самом светлом углу полдюжины найанов сидели на полу спиной к стене и передавали друг другу белую костяную трубку. При его появлении никто даже не обернулся. Старуха произнесла несколько слов на непонятном языке, и один из найанов, старец с изборожденным морщинами лицом, растирая бедра, встал.
— Давай послание, — приказал он.
— Вы вождь… этого племени?
— Я Коатль, — фыркнул старик вместо ответа.
Тириус скрепя сердце передал ему свиток. Коатль взял его, даже не поблагодарив, и вышел на крыльцо. Сидевшие у стены не шелохнулись, только продолжали выдувать поднимавшиеся к потолку клубы белого дыма. Старик прищурился. Повертел послание в руках, после чего вернул его ишвену.
— Азенатские буквы, — проворчал он.
— Хотите, я прочту?
Коатль кивнул. Тириус быстро прочел послание, потом вновь свернул свиток, и наступила напряженная тишина. Вождь перекинулся со своими подчиненными парой слов на диалекте и повернулся к ишвену.
— Кто ты?
— Странник, — коротко ответил Тириус.
— Где твоя родня?
— Они все умерли. Давно.
— Да пребудут их души с Великим Духом, — вздохнул Коатль. — Ты ведь ишвен, верно? Но ты явно жил в городе.
— В Дат-Лахане.
— Ты знаешь язык азенатов.
— Я много лет прожил среди них. Но теперь я вернулся. Я ищу свой народ.
* * *
Любовь.
Чувство, которого Тириус никогда не знал и которое теперь он открывал для себя с настоящим восторгом, с ненасытным рвением слепого, впервые узревшего свет. Полет светлячка во тьме, одинокий цветок посреди пустыни: иногда все происходит как бы само собой, будто все уже давно было предрешено.
Его звали Лания, и она была дочерью Коатля — та, что заговорила с ним тогда, на дороге к деревне. Старик предложил ишвену переночевать у них, и он с улыбкой согласился. Почему бы и нет? Разве у него срочные дела?
Вечером вся деревня собралась на площади для ужина. Около пятидесяти человек, включая женщин и детей. На ужин были жареная рыба и кукурузная каша с пряностями; мужчины также пили кактусовую водку. Когда солнце скрылось за скалами, женщины достали барабаны и тамбурины. Дети стали танцевать, и Тириус танцевал вместе с ними. Потом выкурили ритуальную трубку с мудреной смесью сушеных трав, рецепт которой держался в секрете. Ишвен вдохнул дым так, как ему показали, чуть не задохнулся и стал кашлять и отплевываться под всеобщий добродушный смех. И что же, он видел лицо Анархана, загадочные черты Великого Духа, камень и кровь каньонов? Он знаком показал, что нет. Старик Коатль положил руку ему на плечо.
— В первый раз его никто не видит.
Его честность сыграла ему на руку: его приняли за своего.
Потом его усадили по-турецки на бортик колодца, и он рассказал свою историю, на этот раз ничего не опуская. Он говорил и сам удивлялся тому, что говорил. Почему он решил довериться этим людям? Он ничего не знал о них. Может быть, именно поэтому. Или потому, что, каким-то странным и далеким образом, они немножко были его народом. И потом, как забыть улыбку Лании, Лании с ее ослепительно зелеными глазами? Их взгляды все время встречались, им не мешали ни разговоры, ни жесты, и для них обоих это было как огонек во тьме.
Тириус тоже выпил кактусовой настойки и теперь чувствовал себя в полной безопасности. Жители деревни выслушали его историю, вздрагивая и смеясь вместе с ним, и теперь смотрели на него другими глазами. Потом разговор зашел о сентаях: почти все присутствующие слышали о них. Но представить, что эти чудовища вторгнутся на их земли, представить, что они захватят ущелья и долины, представить, что бряцание их оружия однажды нарушит блаженный покой этой древней страны, было просто невозможно. Архан был слишком прекрасен для сентаев. Нужно пить, еще и еще — чтобы не забыть об этом.
Когда настало время ложиться спать, было уже далеко за полночь. Торжественная трапеза в честь прихода чужеземца длилась довольно долго, и все вздохнули с облегчением, когда вождь ударил в ладоши, объявляя о конце празднеств. На прощание люди тепло обнялись. Тириус воспользовался этим для того, чтобы сжать Ланию в объятиях немного крепче, чем то позволяли приличия. Ее отец, который ничего не заметил (а может, как раз оттого, что заметил), предложил ему переночевать в его доме. Ишвен с благодарностью согласился. Ему указали на плетеную циновку, и он тут же мирно вытянулся на ней.
Заснуть он никак не мог. На другом конце комнаты лежала Лания, и, хотя он от нее отвернулся, он знал, что она на него смотрит, и от этого каждая клеточка его тела радостно трепетала, и казалось, что время остановилось и нет больше ничего, кроме биения его сердца. Наконец он медленно повернулся лицом к ней. Он не ошибся: она смотрела на него. Теперь он тоже смотрел на нее, и взгляды их тонули друг в друге, как солнце в озере. Их глаза сияли во тьме: одно сияние, одна молчаливая песнь, понятная лишь им самим, не слышная никому, кроме их душ. Что-то родилось между ними. Что-то началось.
Они заснули лишь под утро.
* * *
Следующие несколько дней Тириус занимался обследованием близлежащей местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91