Причина всех его неудач – в вас.
– Спасибо, – сказал Мак Кархи.
– Ах, да нет же! Не в вас как в педагоге. Он отвечал бы по предмету гораздо лучше, если бы отвечал не вам. Вы не видите, что он теряется, стоя именно перед вами?
– Когда я стою перед ним, я всегда почему-то вижу его именно перед собой, – съязвил Мак Кархи.
– А зря, – сурово оборвал его Мерлин. – Сходите на другие предметы, хоть к Финтану. И посмотрите.
…Мак Кархи исполнил этот совет и, превратившись в ворона, незаметно просидел весь урок на наследии фоморов, прикинувшись чучелом на шкафу. Он был поражен. Превращения, которые шли по программе, давались Бервину лучше всех. В то время как другие, сбившись в кучку на одной из парт, чесали задней ногой в затылке, размышляя, как бы им отделаться от внешности хомяков, Бервин свободно сменил семь обличий – от ястреба до куницы, превратился в самого себя, потом – в обезьянку, уморительно почесался, долго мельтешил у профессора Финтана перед глазами в виде сойки и под конец, по личной просьбе профессора, провисел до конца урока на потолочной балке в обличье зверя-ленивца.
Мак Кархи сидел на шкафу в виде чучела, чувствуя непреодолимое желание нахохлиться. В конце урока, выпроводив всех учеников, Финтан стащил Бервина за хвост с балки, двумя-тремя жестами стряхнул с него облик ленивца и деликатно спросил:
– Ну, что вы здесь висите? Когда же мы начнем наконец специализироваться серьезно, а, Бервин? Я предложил бы вам присоединиться к моему семинару на девятом курсе.
– Видите ли, профессор… – смущенно, но корректно отвечал Бервин, не называя Финтана учителем и, следовательно, не выказывая намерения стать его учеником, – я хочу заниматься только поэзией.
Финтан не повел и бровью. Он не выдал ни своего огорчения, ни удивления.
– Ну что ж, Бервин, – сказал он спокойно, – ваше желание свято.
Со стороны шкафа донесся какой-то сдавленный звук. Там тихо крякнул Мак Кархи.
…Сходив таким же образом еще на несколько предметов, Мак Кархи вернулся к Мерлину с тяжелым сердцем.
– На других уроках Бервин абсолютно раскован. Огромное дарование в области метаморфоз, остроумнейшие реплики по-латыни у Орбилия, почти полное отсутствие страха перед Курои!.. У меня он роняет книги из рук, он способен сесть мимо стула, и ум его не назовешь живым даже под страхом смертной казни.
– Делайте выводы из этих обстоятельств, коллега, – сказал Мерлин.
– Мне не следовало браться за преподавание? – предположил Мак Кархи.
– Ну, началось, – вздохнул Мерлин. – Все как дети малые. Вы знаете, Оуэн, как тяжело, когда вам особенно не дается именно тот предмет, преподаватель по которому нравится больше всего?
* * *
Проискав все утро парные носки, Ллевелис, чтобы все-таки попасть на древнегреческий, решил срезать дорогу. Ему нужно было в Винную башню, но вместо того, чтобы пройти поверху, не спуская с этой башни глаз, как поступил бы, к примеру, Гвидион, он углубился в каменные переходы, которые, как ему показалось, могут привести в Южную четверть скорее. Он пробежал через каминный зал, свернул налево, и лестница вдруг круто ушла наверх, хотя, по разумению Ллевелиса, ей надо было бы идти вниз. Он прошел по ней в надежде, что там как-нибудь разберется, но, выглянув из первой же встретившейся бойницы, не смог понять, где он. Пол под ногами изгибался дугой, как если бы он стоял на горбатом мостике. Он рискнул и протиснулся в овальное окошко в каменной стене. С той стороны он с изумлением обнаружил, что вылез изо рта у Медузы Горгоны, сделанной на стене в виде барельефа. Это не очень ему понравилось, но делать было нечего. Лезть обратно Горгоне в рот он побоялся. Он немножко испугался и стал спускаться по бывшей справа винтовой лестнице, но скоро попал в полную темноту и вынужден был вернуться. Тогда он прошел вперед, все ускоряя шаг, чтобы посмотреть, куда приведет его коридор, и быстро вышел к закрытым дубовым дверям, изображавшим собою переплетение ветвей в древесной чаще. Ниоткуда не доносилось ни звука. Тогда Ллевелис решил вернуться по своим следам и попал в помещение с мозаичным полом и библейскими сюжетами на стенах. Если бы он раньше через такое проходил, он бы запомнил. Потом он узнал, как ему показалось, лестницу, виденную им в Южной четверти, и обрадованно побежал по ней вниз, но при первом же повороте лестница вдруг раздвоилась. Места раздвоения лестницы Ллевелис решительно не помнил. Он рискнул пойти направо и вышел в двусветный зал, где под лепными потолками носились ласточки, то и дело ныряя то в одно, то в другое окно. Ллевелису вдруг показалось, что он в какой-то забытой части школы, куда никто никогда не придет. Он ужаснулся и очертя голову кинулся вниз по истертым ступеням в ближайшую арку. С разбегу он вылетел к подножию барельефа с пляшущим драконом. «Почему я в Драконьей башне?» – мелькнуло у Ллевелиса. Ему всегда казалось, что Драконья башня в Северной четверти. «Тут, кажется, на этом барельефе надо что-то нажать, он провернется, и за ним откроется какой-то коридор… или вход в поточную аудиторию, не помню», – и Ллевелис запрыгал на месте, пытаясь достать повыше и стукнуть кулаком по нужному месту барельефа.
– Извините, я не отвлекаю вас? – с изысканной вежливостью спросил кто-то у него за спиной.
Ллевелис обернулся и увидел молодого человека в преподавательской мантии, прожженной и залатанной в паре мест.
– Если вы не располагаете сейчас временем, то я охотно…
– Нет, нет, я располагаю! – завопил Ллевелис.
– Видите ли, я Кервин Квирт, – сказал молодой человек. – Дело в том, что я… Простите, куда вы направлялись?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137