Скажу прямее – с одного взгляда на иероглифы выучиться писать их под силу одному лишь Будде да, может быть, парочке бодисатв. Мои же ученики только-только выучились держать кисть и растирать тушь. Где уж тут позволить им рассуждать о дэ и жэнь!
– Сейчас разработано множество прекрасных интенсивных методик, – сказал Зануцки. – Вы, по всей видимости, слабо знакомы с состоянием современной методологии. Курс-интенсив при обучении языку совершенно себя оправдал. Сегодня они пишут иероглифы, завтра уже…
– Читают сутру, – подсказал Сюань-цзан.
– Да, а послезавтра… – Зануцки, перебирая пальцами, подыскивал слова.
– Возносятся на небо, – снова помог ему Сюань-цзан.
– По поводу неба, – сказал после некоторого молчания Зануцки. – Любая попытка втянуть молодежь в какую-либо секту повлечет за собой целый ряд неприятных для вас последствий, – это я обещаю вам лично.
– Мой досточтимый собеседник, очевидно, подобно небесному князю Ли, наделен властью сначала казнить, потом докладывать, – вежливо отвечал Сюань-цзан.
– Что случилось, учитель? – спросили Тангвен, Эльвин и Афарви, едва выйдя из рукава.
– Я беседовал сейчас с очень влиятельным человеком, и, судя по тому, что я узнал от него, вам всем следует сложиться, купить гроб, преподнести его в знак почтения мне, вашему наставнику, и разойтись по домам, – безмятежно сказал Сюань-цзан. – Сперва он дал мне понять, что вместо обучения письму мы должны, не откладывая, переходить прямо к познанию дао, затем – что всякое упоминание о дао в этом государстве карается законом. Полагаю, что в стране, где царит такая неразбериха, никому не будет вреда, если я продолжу преподавать вам уставной почерк кайшу?
– Ваша проницательность, учитель, подобна в некотором роде рентгену, – сказал Эльвин.
* * *
– Каким образом получилось, что вы, не будучи британским подданным, занимаете здесь постоянную должность? – спросил Зануцки, с удовольствием разглядывая архивариуса Хлодвига, показавшегося ему образцом солидности и адекватности.
– По личному приглашению директора. Мы познакомились с господином директором случайно, столкнувшись в Дрездене, у Черных ворот, в прескверную погоду: он одолжился у меня табаком и, видя, как моя табакерка поеживается от холода, немедля пригласил меня на стаканчик глинтвейна, где мы и заключили с ним вечный дружеский союз. Ему особенно полюбилась моя крестница, Эрменгильда, – он даже заточил ее жениха в чернильницу и до конца вечера танцевал только с ней.
– Заточил… в чернильницу?
– О, временно, временно! Но затем меня постигло несчастье: я потерял свое место в Дрезденском городском архиве, где служил много лет, – поверите ли, из-за сущего пустяка. В ночь, когда я должен быть дать особенный фейерверк в честь визита господина градоначальника Шлосса, я по недосмотру выпалил в воздух господами племянниками нашего начальника канцелярии. Это были премиленькие золотистые дракончики, они свернулись в жерле пушек калачиком, задумав свою шалость, и они вертелись и резвились в воздухе ничуть не хуже огненных цветов, но все же мне отказали от места. А ведь я тысячу лет до того служил верой и правдой, и ни одна рукопись никогда не жаловалась на меня господину начальнику канцелярии! И вот, когда я, в полном отчаянии, танцевал в Вене на балу в честь новоселья моего кузена в его подземном дворце, Мерлин и предложил мне запросто должность хранителя архива в своей школе, на что я, разумеется, с радостью согласился, ибо мои перламутровые пуговицы, которые в действительности вовсе не пуговицы, знаете ли, уже начали шептать мне: «Соглашайтесь скорее, господин архивариус, не прогадаете!» «В память о вашей любезности, когда вы угостили меня табачком, милейший Хлодвиг, я оставлю это место за вами сколько пожелаете, ведь вы тогда спасли мне жизнь». Вот что сказал мне господин директор школы.
И архивариус зажмурился, стараясь получше припомнить все подробности той встречи.
* * *
Затем на переаттестацию был вызван Змейк. Когда он сел напротив комиссии, его для начала попросили детально рассказать, где, когда и как он сам получил в свое время образование.
– Начала образования я получил в доме своего отца. Моей семье свойствен достаточно патриархальный уклад, и с раннего детства моя свобода была, как тому и следует быть, существенно ограничена. Шесть лет, между семью и тринадцатью годами, я провел… в одном закрытом учебно-религиозном заведении, – сказал Змейк. – Однажды я вынужден был убить в силу стечения обстоятельств одного из высоких гостей школы, – слегка осовевшие было методисты встрепенулись. – От этой истории я вас избавлю, так как детали ее малоаппетитны. После этого меня отозвали, и я снова вернулся в родительский дом. Мой отец был в целом доволен моими успехами и, по совету друзей семьи, отправил меня для продолжения образования в Элевсин.
– Нет, вы уточните, пожалуйста, – как убили, в связи с чем убили? – резко прервал его Зануцки.
– Он хотел от меня того, что я совершенно не готов был ему предложить, – холодно разъяснил Змейк. – В наше… учебное заведение гости такого ранга приезжали, как правило, с целью развлечься, однако ученики традиционно оставались от этих забав в стороне. Один чрезвычайно знатный посетитель, случайно столкнувшись с воспитанниками, проходившими мимо парами, остановил свой взгляд на мне, избрал меня объектом развлечения и потребовал прислать меня к нему. Мои наставники после некоторых колебаний выполнили эту просьбу. После первых же его слов, обращенных ко мне, я обрушил на него потолок.
– Что это были за слова?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137