Сегодня очень жарко.
Нора промолчала, не желая уточнять, что только-только вернулась с озера и уже успела об этом доложить; если до матери это сообщение не дошло, то и повторять его было незачем. Нора лишь следила, как ложатся карты под руками матери.
— А ты сумеешь построить карточный домик? — спросила она.
— Сумею, — ответила Вайолет, изучая получившийся расклад. Вайолет обычно улавливала не прямой, самый непосредственный смысл услышанных слов, но какой-то иной, подспудный: до нее словно доносилось эхо с оборотной стороны сказанного, чем она озадачивала и даже ставила в тупик мужа, который усматривал в ее сивиллиных откликах на зауряднейшие вопросы некую истину, которой Вайолет, по его убеждению, обладала, но не могла толком выразить. С помощью тестя Джон исписал целые тома своими изысканиями. Дети Вайолет, впрочем, вряд ли замечали в ее ответах что-то особенное. Нора переминалась с ноги на ногу, ожидая, когда мать приступит к обещанной постройке, но, так и не дождавшись, забыла о своей просьбе. Прозвенели каминные часы.
— Ого, — подняла голову Вайолет. — Они, должно быть, уже попили чай. — Она потерла щеки, словно внезапно пробудившись. — Почему ты не напомнила? Пойдем посмотрим, что там еще осталось.
Она взяла Нору за руку, и они направились к двустворчатой застекленной двери, ведущей в сад. Вайолет взяла со столика широкую шляпу, но, надев ее, вдруг застыла на месте, вглядываясь в легкую атмосферную дымку.
— Что это там в воздухе?
— Электричество, — ответила Нора, уже пересекая внутренний дворик. — Так говорит Оберон. — Она прищурилась. — Я его вижу — красные и голубые волнистые черточки. Будет гроза.
Вайолет кивнула и медленно пошла наискосок через лужайку, словно вступив в неведомую ей стихию, к каменному столику, откуда муж махал ей рукой. Оберон только что закончил фотографировать дедушку и малыша и теперь устанавливал все свои приспособления возле столика, жестами приглашая мать войти в кадр. Процесс съемки он сопровождал такой торжественностью, будто считал его долгом, а не развлечением. Вайолет вдруг ощутила жалость к сыну. Этот воздух!
Вайолет опустилась на скамью, и Джон налил ей чаю. Оберон поставил перед ними свой фотоаппарат. Обширная туча поглотила солнце, и Джон взглянул на нее с неудовольствием.
— Вот! Вот! — воскликнула Нора.
— Вот! — подхватила Вайолет.
Оберон открыл и снова закрыл объектив.
— Всё! — сказала Нора.
— Всё! — повторила Вайолет.
Передний край невидимого холодного фронта налетел на лужайку, завернув лацканы и листья, показавшие свою бледную изнанку; сквозь фигурный фасад ворвался в дом, взметнув со столика игральную карту и взворошив листы с упражнениями для пяти пальцев на нотной подставке рояля. Он всколыхнул кисточки диванных накидок и потрепал края драпировок. Острие холодного дуновения пронизало комнаты второго и третьего этажа и взмыло высоко вверх, откуда чеканщик весомых дождевых капель принялся щедро оделять ими собравшихся.
— Всё! — крикнул Август.
Глава четвертая
Цветами пойман, падаю в траву.
Марвелл

Все это летнее утро Смоки одевался для венчания. Он натянул на себя белый, слегка с желтизной, костюм — не то льняной, не то из альпаки, который, как всегда повторял его отец, когда-то принадлежал Гарри Трумэну. На внутреннем кармане, действительно, имелись инициалы Г. С. Т.; но, только назначив этот, совсем старый, костюм на роль свадебного, Смоки сообразил, что инициалы, в конце концов, могли принадлежать кому угодно и что отец его пронес эту шутку через всю жизнь, а в итоге увековечил, неизменно сохраняя полнейшую серьезность. Это ощущение Смоки в какой-то мере разделял. Он не раз задавался вопросом, не являлось ли и его образование чем-то вроде посмертной шутки (в пику вероломной матери?); и хотя Смоки вполне мог оценить этот розыгрыш, но сейчас, перед зеркалом в ванной комнате, ему было не до шуток: борясь с манжетами, он испытывал серьезное замешательство и охотно выслушал бы отца, который мог бы дать ему, как мужчина мужчине, кое-какие советы относительно бракосочетания и супружества. Барнабл ненавидел свадьбы, похороны, крещения в церкви, и едва только подобное событие надвигалось со всей неотвратимостью, немедленно хватал носки, книги, собаку, сына и исчезал. Смоки довелось присутствовать на свадьбе Франца Мауса и танцевать с мечтательного вида невестой, которая делала ему поразительные намеки; но, как-никак, женихом был не он, а Маус, да и брак вскоре распался. Смоки знал, что где-то при нем должно быть Обручальное Кольцо, и похлопал по карману, чтобы убедиться в его наличии. Ему казалось необходимым присутствие Шафера, однако когда он написал об этом Дейли Элис, она ответила, что они придерживаются другого мнения. Он заикнулся было о Репетиции свадебной церемонии, но Дейли Элис парировала: «Ты не хочешь, чтобы это было сюрпризом?» И еще Смоки был уверен в том, что не должен видеть свою невесту, пока ее отец не проведет ее по проходу (какому проходу?) к алтарю. Поэтому, идя в уборную, Смоки даже не смотрел в ту сторону, где, как он думал (и ошибался), находилась ее комната. Его дорожные туфли грубо и непразднично выглядывали из-под манжет светлого костюма.
Костюм Трумэна
Смоки было сказано, что бракосочетание состоится «на участке» и двоюродная бабушка Клауд, как старшая в семействе, проводит его до места. «В часовню?» — предположил Смоки, и бабушка Клауд с удивленным видом кивнула: по ее мнению, дело обстояло именно так. Она и поджидала Смоки на верхней площадке лестницы, когда он робко выбрался наконец из ванной. До чего же утешительным оказалось ее общество:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37