Когда Симон опустил руку, Мири заморгала, словно очнулась ото сна.
– Ты всегда была моей единственной слабостью, Мири Шене, – прошептал он.
Его признание, казалось, взволновало ее так же, как его самого. Не успела она что-либо сказать, как он продолжил:
– Думаю, мне лучше провести ночь в дозоре. С другой стороны двери.
– Но… но тебе надо немного отдохнуть, – проговорила она. – Конечно, речь не идет о том, чтобы разделить кровать, но ты мог бы лечь на полу и…
– Не думаю, что это очень хорошая идея, – прервал он ее.
Она покраснела и стала теребить цепочку у себя на шее.
– Да, возможно, ты прав.
– Не беспокойся. Я буду совсем рядом, – сказал он. – Тебе нечего бояться.
– Я не боюсь, но…
Она отошла, нахмурившись.
– Конечно, ты не боишься. – Симон попытался улыбнуться. – Это одна их самых восхитительных твоих черт – отсутствие страха. Ты упрекнула меня в том, что я не ценю твою храбрость, но я всегда думал, что ты самая отважная девушка, какую я когда-либо знал. Никогда не забуду ту ночь, когда мы впервые встретились. Ты в одиночку пыталась сражаться с толпой ведьм, чтобы спасти кота от жертвоприношения.
Хотя Мири слегка улыбнулась воспоминанию, она возмутилась:
– Они были не ведьмами, а всего лишь глупыми, невежественными девчонками.
– А как насчет Парижа, когда я был таким грубияном. Ты прошла сквозь армию безжалостных охотников на ведьм, чтобы увидеться со мной. Я все еще не понимаю, зачем надо было так рисковать.
– Потому что я верила в тебя, Симон. – Посмотрев на него, она добавила: – До сих пор хочу верить.
– Не стоит, я только разочарую тебя. – Он поцеловал ее в лоб. – Спокойной ночи, моя дорогая. Запри за мной дверь.
Симон откинулся на стуле с бокалом вина. Странно! Он считал, что ночь – его время, такое удобное, когда тишина и длинные темные тени отгораживают его от остального человечества. Только он, Элли и бледная лента пустой дороги.
Но в эту ночь темнота и одиночество обступили его со всех сторон. Возможно, это были стулья и столы в опустевшей пивной. Пиллары убирались на кухне, оставив ему остатки ужина и несколько свечей.
Обычно Симон сидел спиной к стене, но теперь поставил свой стул так, чтобы видеть верх лестницы. Он сам отнес ужин Мири, но в комнату не вошел, а передал ей через дверь. Он предположил, что Мири уже крепко заснула, и пытался не думать о том, как она, теплая и нежная, уютно лежит в кровати, рассыпав шелковистые волосы по подушке.
В какой-то момент ему захотелось отдохнуть, чтобы подготовиться к завтрашнему дню, когда начнется опасная погоня. Он решил улечься перед дверью Мири, не заботясь о том, что подумают Пиллары о его странном поведении, и сильно сомневаясь, что кто-нибудь из них заметит что-либо.
Сняв кошелек с пояса, он распустил тесемки и отсчитал достаточно монет, чтобы заплатить за ужин и ночлег. Хотелось расплатиться с Пилларами, чтобы они с Мири могли уйти с первыми лучами солнца.
Но, положив монеты на стол, он заметил предмет, лежавший на дне кошелька. Нечто, к чему он сам редко присматривался, кроме тех ночей, которые казались такими же мучительно одинокими, как эта.
Со дна кошелька он вынул шестигранную коробочку, в которой хранилось то, что он украл несколько лет назад. От прикосновения к замочку крышка коробочки открылась, и Симон увидел в бархатной колыбели локон волос лунного цвета.
Он поморщился, вспомнив, как грубо забрал у Мири этот локон, прижав ее к стене гостиницы и отхватив ножом волосы. Он сделал это, чтобы напугать ее, чтобы она отстала от него подальше, чтобы не могла ослабить его видом своих нежных губ и пытливых глаз, чтобы не разубедила его следовать своему предназначению, которое, как думал надменный юноша, заключалось в том, чтобы преследовать зло и освободить Францию от колдовства.
Но это не объясняло, почему он хранил все эти годы локон ее волос. Возможно, это было его наказание, постоянное напоминание и упрек за все зло, которое он причинил ей, за то, что неоднократно предавал ее доверие. Господи, она должна его ненавидеть. Почему же она не испытывала ненависти? Он никогда не знал никого, подобного ей, с такой способностью к прощению, стремлением видеть только хорошее даже в таком безжалостном подонке, как он. Это его потрясало, умиротворяло и стыдило.
«Потому что я верила в тебя, Симон. До сих пор хочу верить».
О, проклятое искушение обнять ее и убедить сделать то же самое. Он заметил в ее лице достаточно желания, чтобы догадаться, как легко будет ее соблазнить. Утолить свою темную, израненную душу, выпив немного ее света, наполнить свою пустоту, спрятавшись глубоко в ее гостеприимной теплоте.
Несмотря на то, что ей было уже двадцать шесть лет, он чувствовал, что она еще девственница, ничего не знающая о том, как может поглотить ее огонь страсти.
Мысли Симона были прерваны тяжелыми шагами. Он поднял голову и вздрогнул, сообразив, что, задумавшись, потерял бдительность и не заметил появления другого путника, с виду благородного происхождения, несмотря на его испачканный в пути плащ, камзол и короткие штаны.
Симон внимательно рассмотрел гостя, но не заметил ничего настораживающего. Путешественник оглядел пивную, словно ища хозяина гостиницы. Потом увидел Симона и отвесил низкий поклон.
– Добрый вечер, месье.
Симон ответил коротким вежливым кивком и нахмурился, что означало исключение дальнейших любезностей. Незнакомец все понял и приблизился к его столу.
– Имею ли я удовольствие разговаривать с великим Ле Балафром, господином охотником на ведьм?
Голос прозвучал вежливо и деликатно, словно зашевелились кончики его светлых усиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120