Она искала ответ на свой вопрос, и надежда привела ее к Кейт.
А потом, поделившись с Кейт своими чаяниями, она поняла, что упования ее зиждутся на факте, заведомо неверном, с ее точки зрения.
Кейт сомкнула глаза. Ее окружали запахи джунглей — сырой и густой аромат земли, плотский запах тления, тяжелое и приторное благоухание ночных цветов, мускусные испарения тел животных, с опаской пробирающихся мимо лагеря, устроенного людьми в их царстве. Не шевелился ни один листик, ночь выдалась тихой, словно сама природа затаила дыхание. Разомкнув веки, она огляделась. Над головой ее, в прорехах черного полога листвы светились холодные звезды — немигающие глаза слепых богов. Звезды глядели на нее, но не видели. Им было все равно.
Кейт ощущала пустоту в душе — там, где прежде крепилась протянувшаяся от нее к Возрожденному ниточка связи. Она мысленно прикоснулась к этой точке — так, как ребенком ощупывала место выпавшего зуба, проводя языком по краю оставшейся лунки, ощущая железистый привкус собственной крови, осторожно дотрагиваясь до раненой плоти. Она заставила себя признать правду…
Возрожденный погиб.
Она не ощущала его, а ему незачем было прятаться. Сама суть его никак не предполагала существования в секретном убежище, в то время как безутешные последователи льют слезы по поводу исчезновения своего вождя. Он пришел в мир, чтобы светить маяком. Чтобы научить всех людей мира иной, праведной жизни. И он умер прежде, чем сумел это сделать.
Но он не просто умер. Его погубили, и убила его собственная мать, ее кузина Даня. Кейт прикоснулась и к этой ране, кровоточившей в душе ее. Одна из немногих симпатичных ей кузин подняла руку на собственного ребенка. Отдала его тело неведомому злому созданию. И сама стала на сторону зла. Даня, сам факт существования которой так поддерживал Кейт, всякий раз когда она вспоминала о том, что все прочие члены ее Семьи уничтожены, теперь умерла для нее, как и душа ребенка, пришедшего, чтобы подарить миру свою бесконечную любовь.
Я знала истину. Я знала ее, но отказывалась верить — слишком уж уродливой и неприглядной оказалась эта правда. Я не могла смириться с поступком собственной кузины, с уничтожением добра злом, не могла согласиться с гибелью будущего. Прав Дугхалл. И прав Хасмаль. Все мы здесь ходячие трупы. А Говорящие Аларисты ошиблись. Я не могу возродить надежду.
Ошибся и Винсалис. Будущее принадлежит не любви, не радости и не всемирному городу Паранне. Мы погибли, погибли все. И погибло все вокруг нас.
Интерлюдия

В Калимекке год, отмеченный плохими Предзнаменованиями и весьма странными событиями, был спроважен прочь в день Галевансис, день Поминовения Тысячи Святых. В этот день, двадцать первый в месяце Галеван, жители города собирались, чтобы почтить Семейных богов, а также богов забытых и старых, и вспомнить, что даже боги живут не вечно. День пришелся на Тролсень недели Малефа и посему сулил неприятности: утраты и грядущие испытания.
Однако в то самое время, когда процессия направлялась в Зимнюю Парниссерию, чтобы вознести поминальную молитву, возглавлявший ее караис, выигравший в лотерее право дать году имя и таким образом избранный богами, чтобы вещать от их лица, внезапно упал и скончался от неведомых, но подозрительных причин, а с ним отошел к богам и его ненаступивший год — Год спокойного моря и богатого урожая . Парниссы отменили праздник, собрались в парниссерии и все шесть последних дней месяца читали тексты оракулов, метали жребии и молились. Они назначили новый год, который также оказался мертворожденным: его караис, когда такового определили, умер как раз за день до этого — от причин неизвестных, но тем не менее еще более подозрительных.
Вполне благоприятный день Амиал Гариц, первый в месяце Джошан, обычно посвящался Федрану, и после утра, посвященного уединению и молитве, посту и безмолвию, в полдень все собирались с десятиной в ближайших к дому парниссериях, где происходил обряд Отверзания Уст. После этого калимекканцы по обычаю здесь же вкушали приготовленное без всяких приправ традиционное кушанье из простого риса и черных бобов с кукурузным хлебом. Однако парниссы объявили, что Федран отменен, и не стали даже собирать причитающуюся им мзду.
Никто в Калимекке не мог припомнить такого случая, чтобы парниссы отказались от положенной им десятины… в городе воцарилась паника, и люди заговорили о наступающем конце света.
В тот день — и в последующие за ним — были отменены все обеты, все праздники… пришлось отложить и все контракты, свадьбы, любые дела: в мертвое время между двумя годами не следовало заниматься ничем. Парниссы же, после новых молитв и гаданий, определили с помощью огромного лотерейного чана еще одно имя. Отправившись разыскивать нового караиса, они на сей раз обнаружили его живым и здоровым. Что, быть может, явилось самым худшим знаком среди всех прочих.
Новым караисом стал человек по имени Ватхер, сын Тормеля, всего лишь месяц назад осужденный за убийство жены и двоих детей, которых он освежевал, зажарил и съел в соответствии с требованиями чудовищного обряда, смысл которого он отказался открыть даже под самой жестокой пыткой. Ему предстояло умереть за свои преступления на Площади Наказаний в первый день месяца Джошан.
Однако боги сами предоставили ему отсрочку, поскольку, пока не начался год, совершать казни тоже запрещалось. А во время действия полномочий казнить караиса или караису было нельзя, ибо их выбирали боги, и значит, все их деяния, прошлые и настоящие, осуществлялись по воле богов. Посему убийство жены и детей полностью и навеки прощалось Ватхеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116