«Прибыл транспорт, — сообщил г-н Шефтель. — Вам надлежит немедленно им заняться. Документы вам передаст доктор Красовски». Я понял, что транспорт необычен — и по озабоченному лицу Шефтеля, и по срочности, с которой собрали персонал ночью. Мне даже показалось на мгновение, что в темном неосвещенном углу за спиною председателя Юденрата тенью скрывается высокая фигура коменданта шарфюрера СС Леонарда Заукеля.
Разумеется, всего лишь показалось. И, разумеется, транспорт действительно был необычным — во всяком случае, ранее такие не приходили. Я просмотрел документы. Пятьсот тридцать один ребенок в возрасте от шести лет до двенадцати. Эта цифра стоит у меня перед глазами. И всегда будет стоять, потому что в течение целого месяца мне приходилось писать ее регулярно — каждый день.
И не было дня, чтобы не звучали у меня в ушах слова пастора Шварца, рассказывавшего легенду о пустыре на окраине Брокенвальда: «На месте этом некогда стоял обычный дом, и жили в нем две вдовы — мать и дочь. Подробности смерти их мужей мне не удалось найти, хотя в хрониках церковной общины Брокенвальда запись о том я обнаружил. Видимо, жили эти женщины не весьма скромно. Во всяком случае, когда одной грозовой ночью в дом ударила молния, никто из окрестных жителей на помощь несчастным не пришел. Так они и сгорели — вместе с домом, дотла. И похоронили их останки за кладбищенской оградой. Почему — можно лишь догадываться. С тех пор в этом месте никто ничего не строил. И вот, когда барона Гуго фон унд цу Айсфойер приговорили к сожжению за связь с дьяволом и чернокнижие, он попросил судей, чтобы костер был разложен именно здесь. Его желание было выполнено, хотя инквизитор отец Якоб категорически возражал. Однако, поскольку казнь вершил светский суд, от возражений судьи отмахнулись. Взойдя на костер, барон-чернокнижник начал громко читать какие-то заклинания, напоминавшие перевернутые молитвы. Едва он закончил, как подул сильнейший ветер, едва не загасивший факелы в руках палача и его помощников. Вслед за тем произошло нечто невероятное, повергшее в ужас всех, присутствовавших при казни: из домов, находившихся поблизости от пустыря, начали выходить дети. Глаза их были закрыты, но при этом они устремились к стоявшему на костру и торжествующе ухмыляющемуся еретику. Еще мгновение — и все дети Брокенвальда бросились бы в разложенный костер. К счастью, отец Якоб преградил им дорогу и, подняв крест, воззвал к Господу. В небе прогремел гром, словно отзываясь на этот призыв, и от звука этого дети замерли на месте и обратили взгляды к небесам, а затем молния ударила прямо в костер, так что дрова вспыхнули мгновенно, и взметнувшееся ввысь пламя скрыло преступника навсегда…»
И вот теперь, к тому же самому месту, вновь, словно по зову сожженного дьяволопоклонника, явились дети. Боже, как они были истощены и напуганы! Никогда не думал, что дети могут выглядеть именно так. Поначалу, когда я и Луиза Бротман занимались ими, мы решили, что они не понимают ни немецкого, ни чешского, ни польского языков. Потом выяснилось: и тот, и другой, и третий были им прекрасно знакомы, но страх не давал раскрывать ртов. Первый раз они нарушили молчание в дезинфекционной комнате, когда их раздели и велели войти для противотифозной обработки. Кто-то из них — я не успел заметить, кто именно — вдруг истерически закричал: «Газ! Газ!» Все тотчас подхватили этот странный крик. В комнату немедленно ворвался доктор Сарновски — прибывший вместе с детьми высокий и чрезвычайно молчаливый господин. «Тихо! — закричал он. — Успокойтесь, я ведь тоже здесь! И доктор Вайсфельд. И сестра Бротман. Никакого газа нет!» Дети сразу же замолчали. Уставились на него и на нас. Их лица при этом приобрели странное выражение — вполне единое и, как мне показалось, не вполне человеческое (да простится мне такое определение). Вернее сказать, не вполне естественное — постольку, поскольку не может быть естественным взрослое (именно взрослое) ожидание подвоха и попытка уловить смысл не из слов, а из интонации, их сопровождающей, — у ребенка.
Как бы то ни было, далее процедуры пошли без задержек, но мысленно я все время обращался к странному крику: «Газ!». Когда прибывших сопроводили в два барака, специально подготовленных накануне (их охраняли уже «синие» полицейские, поставленные Юденратом; эсэсовцы ушли на следующий день после появления детей), я спросил доктора Сарновски, что означала дикая сцена. Он немного помолчал, словно решая, стоит ли отвечать на мой вопрос. Его некрасивое костистое лицо с длинной челюстью и желтыми сморщенными мешками под глазами, в тот момент выглядело отталкивающе. Наконец, он ответил: «Освенцим. Аушвитц. Вам что-нибудь говорит это название?»
Я пожал плечами.
«Кажется, какое-то местечко в Польше. Помнится, я проезжал там. Давно, еще до войны. А что?»
«Там убивают евреев, — ответил доктор Сарновски безжизненным голосом. — Заводят в специальное помещение без окон. Пускают ядовитый газ. Такие кристаллы, их привозят в специальных банках. Несколько минут — и все кончено. А потом тела кремируют в специальных печах. Кое-кто из этих детей уведен оттуда в последнее мгновение. Во всяком случае, они были свидетелями убийства собственных родителей — именно таким образом».
Как я уже сказал, лицо его в тот момент выглядело отталкивающе. Словно гримаса, характерная для страдающих нервным тиком, навсегда изменила черты — совершенно неестественным образом. Трудно было по такому лицу-маске угадать, правду ли говорит его обладатель.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11