Все они поклялись до конца жизни быть верными Насуаде и принесли присягу на языке древних. С самого первого дня, как только Ночные Ястребы приступили к своим обязанностям, они не оставляли Насуаду наедине ни с одним человеком за исключением Фарики, ее горничной.
Так было до сих пор.
А сейчас Насуада отослала их из шатра, потому что знала: ее разговор с Фадаваром может закончиться кровопролитием, которое Ночные Ястребы непременно захотят предотвратить в силу своих представлений о долге. Впрочем, совершенно беззащитной она не осталась. В складках платья у нее был спрятан кинжал, на груди под корсетом – еще нож, поменьше, да и ясновидящая девочка-ведьма Эльва спряталась за занавеской, отгороженная троном Насуады и готовая вмешаться, если возникнет такая необходимость.
Фадавар в гневе стукнул своим четырехфутовым, из чистого золота скипетром по земляному полу. Сам Фадавар был украшен самым невероятным образом: золотые браслеты скрывали его запястья; нагрудная пластина доспехов тоже была золотой, украшенной чернью; на шее висели длинные и толстые золотые цепи; мочки ушей оттягивали тяжелые большие кольца из белого золота; а на макушке красовалась сверкающая золотая корона такой величины, что Насуада даже задумалась, как это шея Фадавара выдерживает такую тяжесть и как вообще подобное «архитектурное сооружение» умудряется держаться у него на голове. Казалось, просто необходимо привинтить эту штуковину высотой в два с половиной фута прямо к «фундаменту», то есть к черепу Фадавара, чтобы удержать ее от падения.
Сопровождающие Фадавара были одеты в том же духе, хотя и не с такой убийственной роскошью. Золото на них должно было не только оповещать всех об их богатстве и том высоком положении, которое они занимали в обществе, но и об индивидуальных достижениях каждого, а так же служить свидетельством мастерства их соплеменников-ювелиров. Представители темнокожих племен Алагейзии, как кочевых, так и оседлых, издавна славились качеством своих ювелирных изделий, и самые лучшие из них вполне могли соперничать в этом отношении с гномами.
У Насуады тоже имелись подобные украшения, однако она предпочла сегодня их не надевать. Все равно ее «жалкий» выбор вряд ли мог соперничать с великолепием Фадавара. Кроме того, она считала, что неразумно демонстрировать свою принадлежность к тому или иному народу, каким бы богатым и влиятельным он ни был, когда имеешь дело со столькими варденами, среди которых множество представителей весьма отличающихся друг от друга рас и племен. Если бы она проявила к кому-то особое расположение, ее авторитет сразу значительно упал бы.
Что, собственно, и лежало в основе ее разногласий с Фадаваром.
Он снова пристукнул своим скипетром по земле и воскликнул:
– Кровь – вот самое главное! Прежде всего ты отвечаешь перед своей семьей, затем – перед своим племенем, затем – перед своим военачальником, затем – перед богами, что над землей и под землей, и только потом – перед своим правителем и своим государством, если они у тебя вообще имеются. Именно так наставлял свой народ Унулукуна, и именно так нам следует жить, если мы хотим жить счастливо. Неужели ты осмелишься плюнуть на сандалии Старейшего? Если мужчина не помогает своей семье, то на кого же он может положиться, если ему самому понадобится помощь? Друзья приходят и уходят, но семья незыблема и вечна.
– Ты просишь меня, – сказала Насуада, – дать высокие посты и наделить значительной властью твоих соплеменников на том основании, что ты – родственник моей матери, да и отец мой родом из твоей страны. И я бы с удовольствием выполнила твою просьбу, если бы твои соплеменники были действительно лучше всех, если бы они выполняли свои поручения быстрее и разумнее всех прочих варденов, но пока что ни один из твоих доводов, ни одно из моих собственных наблюдений не убеждает меня, что это так. И прежде чем ты снова пустишь в ход свое непревзойденное красноречие, тебе следует уяснить, что требования и просьбы, основанные на общности нашей крови, для меня ровным счетом ничего не значат. Я бы, пожалуй, даже подумала еще над твоей просьбой, если бы ты сам в былые годы больше поддерживал моего отца, а не присылал в Фартхен Дур всякие блестящие безделушки и пустые обещания. Только теперь, когда мы, наконец, одержали существенную победу, ты, понимая, что я обладаю достаточным влиянием, решил, наконец, познакомиться со мной поближе. Ну что ж, родители мои умерли, и теперь у меня нет иной семьи, кроме меня самой. Да, мы с тобой принадлежим к одному народу, но это и все.
Фадавар прищурился, еще выше задрал подбородок и сказал:
– Женская гордость всегда лишена смысла. Без нашей поддержки ты проиграешь.
Он перешел на свой родной язык, вынуждая и Насуаду говорить на этом языке, чего она терпеть не могла. Язык своего племени она знала плоховато, все время делала паузы и вообще говорила весьма неуверенно; ведь росла она не на родине, а в Фартхен Дуре, где этого языка почти никто и не знал. И теперь уловка проклятого Фадавара сбивала Насуаду с толку и, как ей казалось, подрывала ее авторитет.
– Я всегда рада новым союзникам, – сказала она. – Однако же фаворитизма не терплю, и вам совершенно не нужно к нему стремиться. Ваш народ силен и обладает многими талантами. Его представители наверняка быстро выдвинутся, вступив в ряды варденов, и не будут полагаться при этом ни на покровительство, ни на милосердие своих начальников. Разве вы голодные псы, чтобы сидеть и скулить у моего стола? Или все-таки вы мужчины, способные сами себя прокормить? Если вы настоящие мужчины, то я готова и впредь сотрудничать с вами во имя лучшей доли варденов и нашей общей победы над Гальбаториксом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44