В тавернах, под навесами, сидели старики на подушках, а в вагончиках, выстроенных по кругу на краю конской ярмарки, подавали выпивку, для чего желающий просовывал в вырезанное в стене окошечко деньги, а получал глиняный кувшин с какой-то жидкостью.
После недолгих размышлений Лордан выбрал средний вариант и отправился под навес, расположенный между будкой точильщика ножей и закутком лекаря. У задней стены сидела старуха. Закрыв глаза, она пела что-то, но Бардас, недостаточно знавший саммирскую музыку и поэзию, не мог определить, привлекала она посетителей или отпугивала их. Речь в песне шла об орлах, стервятниках и возвращении весны, но многие слова сливались в неразборчивое бормотание. Бардас особенно и не прислушивался. Он уселся в противоположном углу: старики замерли при его появлении, уставились на незнакомца, потом отвернулись. Из-за спины Бардаса возник маленький, лысый мужчина с длинной черной бородой и осведомился, что он будет пить.
– Не знаю. А что у вас есть?
Старик нахмурился.
– Эхин, – ответил он с таким видом, словно его спросили о цвете неба. – Так вы будете пить или нет?
Бардас кивнул:
– Давайте. Сколько?
– Не спрашивайте, – ответил старик. – Подставляйте чашку, фляжку или стакан. Решайте сами.
– Извините, я имею в виду, сколько платить?
– Что? А, полчетвертака за кувшин.
– Тогда я возьму кувшин.
Старик исчез, но быстро вернулся, ловко уклонившись как от искр из-под колеса точильщика, так и от капель крови, брызнувших из-под ножа лекаря.
– Вот.
Он поставил перед клиентом кувшин и небольшую деревянную чашку. Бардас отдал деньги, наполнил чашку наполовину и принюхался. Впрочем, жажда заставила его забыть об осторожности.
Эхин оказался горячим, сладким, жидким и черным: травяной настой, приправленный медом, корицей и мускатным орехом, ослабил эффект действия и самогона, который сам по себе, в чистом виде, наверное, мог бы убить. Впрочем, с жаждой он именно это и сделал. Бардас выпил одну чашку и опустился на табуретку, подождать, пока голова перестанет кружиться. Старуха замолкла. Никто не сдвинулся с места, никто ничего не сказал. Она снова запела. Бардасу показалось, что это та же самая песня, но клясться в этом он не стал бы.
Некоторое время спустя в палатку вошла большая группа людей, рассевшихся кружком в середине. Они были шумные, веселые, жизнерадостные, молодые и пожилые, от семнадцати до шестидесяти, не Сыновья Неба, но и не совсем непохожие на них, чисто выбритые, с длинными, заплетенными в косички волосами. Они носили длинные, почти до колен белые рубашки, но не утруждали себя обувью. Бардас предположил, что это и есть гуртовщики, объединенные в группу отверженных с коробейниками и солдатами, хотя никакого оружия он у них не заметил. Новые посетители пили эхин из большого котла, установленного в середине круга, не обращая внимания на поющую старуху.
Бардасу они показались вполне безобидными.
Потом – время здесь ползло медленно, но верно – появилась еще одна группа из пяти солдат. Эти тоже не были Сыновьями Неба; определить их принадлежность к тому или иному народу представлялось затруднительным: они носили выгоревшие серые комбинезоны под стандартными пехотными доспехами, казенные сапоги, отполированные до блеска пояса и маленькие шерстяные треуголки, на которые в боевых условиях надевался шлем. Четверо имели при себе мечи, пятый, капрал, старший этого полуотделения, был вооружен коротким палашом. Пройдя напрямик через круг сидевших гуртовщиков – которые уступили им дорогу, – солдаты направились в другую комнату, отделенную от первой пологом. Старуха перестала петь, открыла глаза и проворно удалилась.
Рядом с Бардасом сидел старик с остывающим в крошечной чашечке эхином.
– Проблемы? – спросил Бардас, наклоняясь к соседу. Тот пожал плечами:
– Солдаты.
– А…
За пологом что-то разбилось. Послышался громкий смех. Сидевшие кружком гуртовщики на мгновение замолкли, подняли головы, но потом снова заговорили. Еще двое или трое посетителей поднялись со своих мест и не оглядываясь вышли из заведения.
Из-за полога появились солдаты с кувшинами какого-то другого, не менее похожего на эхин напитка. Они остановились рядом с гуртовщиками, молча взирая на них сверху вниз. Разговор стих. Сосед Бардаса поспешил к выходу, а в комнату втиснулся человек, наливавший эхин. На его лице застыло трагическое выражение. Судя по всему, таверна вот-вот должна была превратиться в не самое лучшее для тихого времяпрепровождения место. Бардас, наверное, тоже ушел бы, но он еще не допил эхин.
«И сказал Пророк: не затевайте драки в пивных. Не вмешивайтесь в чужие драки».
В немногих словах большой смысл. Бардас всегда чтил свою веру. Когда потасовка началась, он поступил так, как поступал всегда: замер, осторожно, краем глаза наблюдая за происходящим, стараясь не поймать взгляд кого-либо из дерущихся. Заварушка, если рассматривать ее с точки зрения стороннего наблюдателя, была не лишена любопытных моментов. Гуртовщики имели численное преимущество, зато у солдат было оружие и здоровый дух, что тоже значило немало. Когда один из гуртовщиков упал и не поднялся, схватка прекратилась. Пятнадцать человек застыли с открытыми ртами, беспокойно поглядывая друг на друга и смущенно переминаясь с ноги на ногу. Какое-то время все молчали, потом капрал, который, собственно, и нанес смертельный удар, обвел комнату взглядом.
– Что?
Один из солдат неотрывно смотрел на Бардаса, точнее, на тускло поблескивающие бронзовые кружки на его воротнике. Их было четыре, что соответствовало званию старшего сержанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182