Я постараюсь вернуться поскорее.
Темрай снова закрыл глаза, на него вдруг навалилась усталость. Хорошо бы сейчас просто уснуть и ни о чем не думать. Но вождю не положено спать в разгар сражения. Ему вспомнились слова Дассаская, «не самый хитрый маневр», «численный перевес». А вот теперь я и не сомневаюсь, что ты шпион, подумал он и опять потерял сознание.
Когда он в очередной раз пришел в себя, над ним звучали голоса.
– Никакая это не решающая битва, они просто испытывали наши силы, вот и все. Им лишь хотелось посмотреть, что мы собой представляем, и немного нас задержать. Да помогут нам боги, когда они возьмутся за нас по-настоящему.
– Тихо. Он очнулся.
Темрай открыл глаза. Поначалу вокруг было темно, словно в подземелье. Потом загорелась лампа: кто-то перенес ее через его голову и поставил рядом.
– Темрай?
Он узнал голос и лицо. Но имя потерялось, что показалось странным, потому что человек был хорошо ему знаком.
– Темрай, все в порядке. Ты в лагере.
Вождь попытался пошевелить губами, но во рту пересохло и онемело.
– Мы победили?
– Вроде того. По крайней мере заставили их отступить. Сейчас отходим к Перимадее.
– Другими словами, – произнес второй голос, тоже знакомый и тоже безымянный, – нас отрезали от равнин и стараются запереть в дельте, прижав к морю. Судя по последним донесениям, у них сейчас три отдельные армии. Если мы попытаемся пойти на прорыв, нас зажмут с обеих сторон.
– Понятно. – Темрай вспомнил о Тилден, своей жене, оставшейся в главном лагере. – Что с Курраем? Убит? Ранен?
Говоривший вторым нахмурился:
– Видно, тебе совсем плохо. Да? Или я уже кажусь тебе мертвецом?
– А! – Темрай закрыл и сразу же открыл глаза. – Да, конечно. Извини, у меня все плывет в голове. Кто-то сказал, что ты погиб.
– Так думали многие, – ответил Куррай. – Надеюсь, они не слишком разочарованы.
– Какие потери? – спросил вождь.
Раньше он не употреблял это слово, спрашивал: «сколько моих людей убито?» или «много ли у нас раненых?».
– Немалые, – ответил тот, что стоял рядом с Курраем.
Темраю пришлось напрячься, чтобы нахмуриться. Но из этого, похоже, все равно ничего не получилось.
– Точнее. Что значит «немалые»? Сколько человек мы потеряли?
Стоявшие над ним мужчины переглянулись.
– Больше двух сотен, – признал Куррай. – На мой взгляд, примерно двести тридцать. Что-то около этого. Прибавь еще семьдесят с лишним раненых.
Темрай кивнул:
– Понятно, более половины колонны. И что нам теперь делать?
Человек, которого вождь никак не мог узнать, пожал плечами.
– Не знаю, как насчет остальных, но тебе нужно обязательно поспать. Считай это приказом врачей.
– А ты врач?
– Что ты хочешь этим сказать? Черт побери, Темрай, я был твоим врачом еще до того, как ты родился.
Темрай слабо улыбнулся:
– Просто шучу.
– Да уж, шутишь, – ответил врач. – Или тебя огрели по голове чем-то тяжелым?
– Не помню.
– Что ж, возможно, ты и не помнишь. Моя вина, надо было осмотреть тебя более тщательно. Тошнит? Голова болит? Круги перед глазами?
– Думаешь, я потерял память?
– Немного. Так иногда бывает.
Темрай улыбнулся, и улыбка растянулась в усмешку.
– Хорошо бы, если так.
Полиорцис поежился и вытер глаза тыльной стороной ладони.
– Ну что, почти на месте? – спросил он.
Возничий, не оглядываясь, хмыкнул. Дождь стекал с его широкополой кожаной шляпы мягкими, крупными каплями, но он, похоже, не замечал этого. Вполне возможно, по его меркам, день мог считаться солнечным.
Обычно Полиорцис доверял своему чувству направления, ценному качеству для любого, кто проводит много времени, путешествуя по незнакомым местам. Однако в данном конкретном случае он совершенно потерял ориентацию. Маршрут, выбранный возничим, абсолютно отличался от того, которым вел его Горгас Лордан: возможно, Горгас просто хотел показать ему окрестности, хотя не исключено, что он не знал короткого пути. К тому же дипломат не знал, который час, что тоже было необычно. Для себя он объяснял этот эффект тем впечатлением, которое производил на него окружающий пейзаж. Полиорцису почему-то вспомнилось, как он купался в лагуне у Ап-Эскатоя, лежал на спине в почти неподвижной воде, постепенно теряя ощущение собственного тела, всего окружающего, пока не оставалось ничего, кроме сознания, вне всякого контекста. Чувство было странно непривычное, но приятное. Месога, на взгляд Полиорциса, не отличалась ничем приятным, ничем интересным и, конечно, ничем непривычным. Но вызывала похожее ощущение дезориентации.
Полиорцис настолько увлекся своими ощущениями, что даже не стал репетировать предстоящую роль, те аргументы, которые собирался предъявить. Это было весьма некстати – им овладевало все большее беспокойство по поводу приближающейся встречи, беспокойство, не свойственное ему, человеку, проведшему десятки куда более важных переговоров, но чем сильнее он старался собраться и взять себя в руки, тем больше его мозг сопротивлялся этому. Если бы не дождь, Полиорцис закрыл бы глаза и попытался уснуть. Но ничто так не отгоняет сон и не способствует бодрствованию, как стекающие под воротник и ползущие по позвоночнику капли холодной дождевой воды. В конце концов дипломат просто перестал о чем-либо думать. Натянул поглубже то, что еще совсем недавно называлось шляпой, и угрюмо огляделся. Его окружала буйная, дикая зелень, кусты с блестящими от дождя листьями, с которых неспешно стекали струйки, наполненные мутной коричневой бурдой колеи, оставленные колесами телег, съежившиеся папоротники.
– Человек в моем возрасте должен зарабатывать на жизнь чем-то полегче, – пробормотал он себе под нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182