Эйлос и Тарен скрылись в недрах Алого Призрака, а я смотрела на зарево и кровавую луну, в свете которых Ущелье Раздоров выглядело еще более причудливо, чем обычно. Кланы Лордов Лжи, Чарующих и Детей Лезвия сильно различаются между собой, и все же все мы живем на изломанном дне ущелья, вход в которое узок и труднопроходим. Серые Боги позаботились, чтобы никто не беспокоил нас понапрасну, поэтому войти в Ущелье Раздора для чужого тяжело. Скажем, это сопряжено с необходимостью приложить значительные усилия, поэтому те, кому необходимо что-то передать извне, доставить заказ или предложить сотрудничество, останавливаются у массивных ворот и зовут сэйфера. Ворота не заперты, они служат скорее символом, предостережением, которого почти всегда достаточно. Люди не настолько глупы, чтобы соваться в место, где их ждут всевозможные страдания или гибель от чересчур сладострастных утех.
Сэйферы — это посланники, связь. Они похожи на серых ястребов, но куда более стремительны и, уж конечно, намного умнее даже самых натренированных птиц. Сэйферы улавливают высказанную просьбу, прилетают на зов топчущихся у входа людей, выслушивают их, а затем доставляют предложение либо конкретному демону, которого просят об услуге, либо Адепту соответствующего клана. Мне нравится, когда сэйферы прилетают ко мне, а это случается нередко: они садятся у ног, распускают крылья — и слова просьбы проявляются на земле огненными знаками. Не знаю, может ли птица быть надменной или насмешливой, но сэйферы именно такие. Кажется, что они видят в каждой просьбе людей неудачную шутку, над которой предлагают усмехнуться вместе с ними. В общем, они правы.
Дно Ущелья Раздоров очень неровное, оно усеяно гигантскими зубьями, на которых любители уединения и аскезы выстраивают свои замки, а те, кому по душе комфорт и отсутствие пронизывающего ветра, селятся внизу, у подножия торчащих каменных клыков. Это, как правило, сибаритствующие Чарующие и Лорды Лжи, все они живут в глубине долины. Никто здесь не сеет и не жнет, туман, покрывающий узкую дно Ущелья, несет гибель любому, кроме членов кланов; на сухой каменистой почве растут мрачноватые деревья каори с темно-зеленой листвой или красные гиганты Ки-рра-Дис. Здесь все не так, как вне Ущелья, — воздух, вода, растительность. Особое место.
Оттуда, где я стояла, было видно еще несколько замков в отдалении, словно погруженных по колено в туман. Это самые высокие точки долины, они выступают даже над завесой белого марева, но находятся чуть ниже краев чаши из скал, которые обнимают Ущелье Раздоров острыми ладонями. Замки Детей Лезвия. Нас осталось не так много, но каждый знает, что достичь совершенства можно, только практикуясь там, где ничто не отвлечет, поэтому мы никогда не селимся слишком близко к Чарующим или Лордам Лжи, да и друг друга избегаем. Творение Морэя (я не знала его имени) уже почти догорело, скрыв луну черным облаком гари.
Весь остаток ночи я изучала неожиданно доставшийся сувенир. Эйлос и Тарен о чем-то переговаривались, сражались друг с другом в углу комнаты, проворные и гибкие, но не подходили ближе. Они были абсолютно безразличны к тому, что скрывала загадочная черная коробочка, как и ко всему, что не касалось непосредственно исполнения ритуала. Похоже, они практиковались в тай-су, искусстве Твердости. Немного последив за ними, я отметила пару ошибок, но дважды огрехи не повторялись — братья хорошо знали дело. Немного покрутив в руках свидетельство моего позора, я приготовилась к любому возможному из неприятных исходов и открыла створки.
— Ради Тагота… — прошептала я, и братья замерли, складывая пальцы в знаке уважения, а потом снова продолжили битву.
Но я вовсе не собиралась вспоминать имя отца. Эти слова были написаны на клочке бумаги, находящемся внутри коробочки, а после них следовало несколько фраз на неизвестном мне языке. Больше там ничего не было. Ни на белой обивке, ни под ней, ни сбоку, нигде. Ни вензеля, ни фамильного знака. Просто проклятая коробка с куском бумаги. Почерк ни о чем мне не говорил, хотя чернила были красными, а буквы выписаны очень изящно. То ли надо мной издевались, решив не ограничиваться проникновением в замок, то ли хотели что-то сказать, но прямо не решились.
Я медленно встала и поднялась по лестнице, оставив братьев в главном зале, немного посмотрела на огонь, а потом пошла по галерее, на ходу расстегивая узкую рубашку. В Алом Призраке отчетливо слышен каждый звук: как ветер проникает в одинокую галерею, которую я не удосужилась украсить барельефами или коврами, потому что мне больше по сердцу холодные плиты, как тихо потрескивает пламя, как изредка кричит где-то наверху пролетающий сэйфер, как четко, словно в танце, переступают братья, практикуясь в сложном искусстве. В противоположном выходу конце галереи есть маленькая лесенка вверх, ближе к небу, к шпилям Алого Призрака. Именно туда я и направлялась, раздеваясь и думая о том, как я могу избавиться от поселившегося внутри неудовольствия. Удержаться месте лучшей можно, лишь постоянно шагая вперед.
Притворив дверь, я бросила рубашку в угол, скинула все, что было на мне надето, и стала выбирать. Выбирать было из чего: острые шипы, которые можно вонзать под кожу, изогнутые клинки сабель, наточенные ножи, мечи, булавы, секиры, гизарма, стальные звезды с зазубренными краями, бичи с железными шариками, стилеты, небольшие боевые топорики, которые любил Тагот, даже рапиры — оружие аристократов… В комнате Искупления больше ничего нет. Только оружие, крепко сбитая табуретка и большое зеркало. Иногда сразу знаешь, что нужно взять, но иногда выбор мучительно долог и неверен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15