Мирко взошел на плот и тронул Белого, запряженного первым с правой стороны плота. Конь мотнул головой и пошел в воду, вороной и гнедой тоже двинулись.
Колдун подал знак бобрам, и те, один за другим спустившись в воду, быстро поплыли, догнали плот, и сотня маленьких, но цепких сильных лапок повлекла суденышко к выходу из затона. Узкая сначала полоска воды между островом и плотом быстро ширилась.
Колдун стоял на берегу — высокий, седой, статный, в черной рубахе, а ворон умостился у него на плече и, приняв излюбленную позу — склонив голову на бок, поглядывал вслед Мирко хитрым и умным птичьим глазом. Сзади поднимался единым вековым гранитным камнем остров со своими праотцами-деревьями, сочной зеленой травой и подземными тайниками, говорящим колодцем и черным проемом в скале, под которым в середине меж другими начертан был знак.
Как плоть моя ни мала,
А только зубом неймет.
Любая злая стрела,
Меня не тронув, уйдет.
Охотник вздрогнет, шепнет,
Мол: «Чур меня! Волкодлак!»
Простого он не поймет:
Душа бессмертна, дурак!
По весям и городам
Мы ходим с нею поврозь —
На ней и шрамов, и ран,
И вдоль, и вдаль, и насквозь,
А сколько пуль напролет —
Устанешь шкуру латать! —
А сыть стоять не дает
И не велит даже ждать.
На тонкий выскочит лед
До кромки талой воды —
А та сладка, будто мед,
Хоть солонее беды.
Чудна ее круговерть,
Хмельней, чем песня и кровь.
Она сильна, ровно смерть.
Она зовется любовь.

IX. ВЕЛИКАЯ ЧЕТЬ
И вновь ты путник на дороге. И она твоя, и ты не в силах от нее отказаться. И верста за верстой исчезают позади, а все же впереди еще большая часть. И вот уже непонятно, кто кого избрал: ты дорогу или она тебя. И уже неясно, кому обязан ты своими победами и неудачами: самому себе или избранной дороге. Но разве это важно? Через некоторое время это перестает волновать тебя: ты срастаешься с дорогой, и это называется судьбою. То ли ты движешься, то ли стоишь на месте, а время все быстрее проносится мимо тебя, и все отступает назад и не возвращается. А цель, данная тебе, кажется уже смешной, потому что она чересчур велика для одного, и чтобы достичь ее, надо пройти не несколько дорог, а прожить несколько жизней и идти по нескольким дорогам одновременно. А твоя маленькая цель, к которой ведет твоя дорога, что сужается с каждым, шагом, кажется совсем незначительной, и становится не то что бы обидно за зря потраченную жизнь, а за то, что она могла быть иной. Где-то в высоте сияет новое солнце, но оно для тех, кто пойдет после тебя другими дорогами. Но кто знает, может, именно твой путь был верным? Кто знает, может, новое солнце — это рыбья чешуя, блестящая в отраженном зеркалом свете? Никто не может отнять у тебя права верить в своих богов, и никто не отнимет у тебя права быть правым. Пусть встарь все было лучше, в грядущем все будет иначе, но ни тогда, ни потом люди не знали и не узнают того, что было твоим. Ты уносишь с собой свою частичку мира, ты — ее хозяин, она твоя, а спешащим на смену можно снисходительно отдать право на все, непройденное тобой, — тебе-то все это уже ни к чему.
Берег острова быстро отдалялся, и фигура высокого старика с вороном на плече уменьшалась. Вот колдун последний раз махнул Мирко рукой и пошел туда, где темнел вход в подземный коридор. Ворон черной точкой взмыл вверх, сделал круг и скрылся в лесу. Подойдя к порогу, Реклознатец не обернулся, не остановился, а просто вошел туда и канул, как пропал.
«Вот и распрощались», — грустно подумалось Мирко. Сколько же прощаний всего за несколько дней, и каждого надо было бы избегнуть, и при каждом лучше было бы остаться, чем расстаться, а не получалось. И все будто недоставало чего-то, что-то было недосказано, словно какую-то важную частичку себя не успевал передать Мирко этим людям.
Плот тем временем достиг южного берега и ткнулся в свисающие ветви прибрежных кустов. Лошади стояли на илистом дне. Мирко перебросил на берег вещи, выпряг коней, и те, пофыркивая и отряхиваясь, поднялись на тот берег, где еще ни разу, наверно, не были. Не был здесь, понятно, и Мирко. Бобры удерживали плот на месте, ожидая, пока человек покинет его. Мирко посмотрел на умные мокрые мордочки зверей. В них не было ни корысти, ни ожидания оплаты — одно любопытство и участие. Пори уже отправился на обследование новых охотничьих угодий, а Мирко все не сходил на берег. Не мог он не одарить зверей хоть какой-никакой малостью, а потому взял мешочек с сухарями, развязал и оставил на бревнах плота, а уж после покинул его. «Бобры откажутся, будет Смолинке треба. Что бы там Реклознатец ни говорил, я покуда с реками беседовать не умею, и потому на таком языке с нею изъясняться лучше». Но звери не отвергли подарок. Аккуратно, не ссорясь, не толкаясь, подплывали они к мешочку и в строгой очередности брали в лапки свою долю, пока прочие удерживали плот на месте. Когда, наконец, последний зверек получил свое, в мешочке осталось совсем немного. Тогда, будто бы по общему согласию, на плот снова вылез бобр, бравший угощение первым, — Мирко запомнил его по необычному сероватому воротнику вокруг шеи. «Старший» спихнул мешочек в воду, словно угадав намерение человека. После этого «паромщики» отпустили плот и подались каждый в свою сторону: кто на берег, кто вверх, кто вниз по течению, кто через реку обратно. Плот, не в силах сразу отлепиться от берега, покрутился несколько раз на месте, потом его развернуло течением, проволокло вдоль берега, потом быстрина подхватила его, и он скрылся из глаз. Последняя ниточка, связующая мякшу с севером, оборвалась. Можно, конечно, еще было покричать колдуна, попроситься обратно, повернуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157