— И знак так же светит — играет. Хорошо! Ну что, прощаться станем?
— Пора, — согласился мякша, но тут вспомнил еще об одном. — Хотя постой, еще безделица есть. — И он показал Антеро другой кабаний след, найденный вчера под вечер.
— Это тоже твой? — обратился он к хиитола.
Тот присел, затем прилег, чуть не принюхался, рассматривая след, а потом поднялся, удивленно разводя руками. Его волнение передалось невольно и Мирко.
— Ну что?
— Ничего не пойму, — пожал плечами Антеро. — Не мой это след, но и не кабан его оставил. А чей — не пойму! — Он досадливо почесал затылок.
— Да, дела, — протянул Мирко. — Ну, не беда, — тронул он растерянного лесовика за плечо, — что нам с того? Сегодня ж и забудем. До свидания, Антеро. Не поминай лихом. Доброго пути тебе.
— И тебе скатертью дорога, Мирко, — отозвался хиитола. — Надеюсь, свидимся еще.
И, помедлив мгновение, он повернулся и пошел по тропе, ведущей на север. Внизу, у кромки болота, он обернулся и махнул рукой. Мирко сделал то же в ответ, и, не задерживаясь более, поспешил по противоположному склону. Птичий народ поднял гвалт и щебет, не умолкающий ни на минуту. Теплый южный ветер гулял по широкому долу, морща мелкой рябью синие лужицы, где отражались кудлатые пушистые облака, идущие теперь к северу, туда, где мерил тропу своими хитрыми, с секретом, сапогами Антеро.
В предутреннем тяжелом сне,
Плывущем черными волнами,
В краю над круглыми холмами
Кружится ворон в вышине,
Чертя смоляными крылами
Тот круг, что уготован мне.
В пустынной неродной стране
Давно остывшими следами,
Тревожа пылью и годами
Укрытый запах, при луне
Крадусь неслышными шагами,
И ветер шерсть топорщит мне.
Ворота в рухнувшей стене
Давным-давно раскрылись сами.
Оскалясь острыми зубцами —
Не то к беде, не то к войне, —
Обломки камня, как резцами,
Сжимают горло тишине.
Вхожу. Здесь тягостней вдвойне,
Чем рыскать дикими лесами.
Великий город дышит снами,
И, как на океанском дне,
Пришелец, я под небесами
Бреду в подзвездной глубине.
И тень моя по белизне
Колонн и плит скользит. Пластами
Известки, краски, письменами,
Построенными по струне,
Она проходит временами,
Что город сей хранит в казне.
Забыв о стае и родне,
Как акробат, над пропастями
Танцую шаткими мостами,
Как пляшет тень на полотне.
За тенью волчьими прыжками —
Вослед. И с ней наедине
Я в город, что сгорал в огне
Стократ, не дивными садами
Проник, но рвами и валами,
Что встретят всякого извне.
«Входите узкими вратами»:
Для волка — узкими вдвойне.
Не золотом в голубизне,
Но под седыми небесами
Иерусалим руин очами
Всечасно — сторожем в окне —
Следит меня и жжет речами.
Но нас не слышат. Мы одне.
О всем скажу на Судном дне.
На тех, кто гнал меня веками,
Ощерясь волчьими клыками,
Я двинусь далее. Зане
Мне прежний знак двумя крылами
Рисует ворон в вышине.
IV. ДИКАЯ ОХОТА
Жизнь редко трубит сбор, но уж если такое случилось — бросай все, принимай меры. И спасайся, ибо жизнь не зовет, но предупреждает. Не воспримешь — настигнут и затопчут.
Кто? Никто не знает, ибо того, кто встретил тех охотников или всадников, никто более не видел. И никто не ответит, да всадники ли это?
Право, разве это важно? Когда настигает быстрая погоня, кажется, легче думать, что это не черное ничто катится по пятам, не странные твари в чешуе и со щупальцами, мохнатыми лапами и фасеточными зенками, но некто в человечьем обличий.
Он должен быть непременно черным, на громадном черном скакуне, из-под копыт которого сыплются огненные искры, сжигающие черным пламенем все, куда упадут. Только лицо всадника невообразимо, а имя — неназываемо, ибо его нет. Нет ни имени, ни коня, ни всадника, ни ужасного лика. Нет ни зверя, ни дракона, ни черного ветра, но есть царство их, и оно вечно и непобедимо. Поэтому — беги! Беги, пока можешь, и не смей упасть! Где-то за горизонтом есть спасительный дальний берег, а иногда — очень редко — он является, как мираж, у самого края земли или на кромке изменчивых вод. Он, конечно, недостижим и необитаем, но там — спасение. Беги!
И снова потянулись болотные версты, прерываемые маленькими низкими островами. Впечатление от встречи с Антеро прошло, и опять вставало перед глазами лицо богини. Казалось, чуть-чуть — и дрогнут черты. Но нет, не ожили.
Черточки, черточки, черточки… Черты, чары уже родного, уже — страшно подумать, но так! — уже почти любимого лица. Интересно, насколько она старше его? В какие прабабки годится?..
Еще думал Мирко о том кабаньем следе, который даже выросший рядом с болотом Антеро не смог распознать. Приглядевшись, они действительно убедились, что ложный след, что таскал на сапогах хиитола, оказался гораздо меньше и отличался по форме.
Но и кабаньим отпечаток этот быть не мог — и Мирко, и Антеро хорошо знали, каков след кабана и что ему сопутствует. Значит, не кабан, и тем более не сохатый или олень. И не Антеро.
Еще один человек, носящий кабаньи копыта? Вряд ли. Лесовик сказывал, что искусство хождения в таких сапогах известно в Чети давно, но используют его по крайней надобности. И еще Антеро утверждал, что всегда отличит след, оставленный ложным копытом, от настоящего. Этот след был настоящий! Так вот и выходит: настоящий, с копытами, да не зверь. Кто таков? Он, леший. Вот кто гулял по острову очень незадолго до их прихода. Может, даже спал в той же ложбинке.
Сейчас Мирко как-то очень спокойно думал об этом. Вал удивительных событий и совпадений накрыл его с головой, и он не заметил, как почти моментально, будто рыба, освоился в новом потоке, ловя тонкими плавниками капризы течений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157