Слово твое, неволить не буду. Потому нехорошо клясться, лучше правду молвить.
— Что ж тебе еще рассказать? — растерялся Мирко, кладя голову ей на колени. — Спрашивай, милая, душой кривить не буду.
— Вот что мне скажи. Мне ты свое слово дал, только судьба, сам говоришь, остиста. Нет ли у тебя за спиной ости такой, чтобы слову твоему помехой была?
Мирко, готовый уже сказать решительно: «Нет», — задумался на миг, и тут снова встал меж ним и целым светом дивный лик каменной богини. И словно коснулось его губ тепло того камня, и стеной окружила глухая, древняя тишь заповедного места, и он, не в силах солгать, твердо произнес: «Есть».
И рассказал Риите-русалке, как по дороге сюда набрел на старые, ведущие вверх ступени.
— Вот оно как, — проговорила Риита. — Должно быть, и впрямь не понять нам, лесным, души человечьей. А вот людям иной раз век мимо доли проходить да ее не увидеть. — Она помолчала. — Ладно, и то не горе. Пора уже. Пойдем к опушке, там валун-камень лежит. Говорят, его еще волоты оставили. Там же и встретимся, если приведется.
Мирко снова взял ее, молча, на руки и пронес до опушки.
У камня он осторожно опустил девушку, а она погладила его по жестким русым волосам.
— Солнце сейчас покажется. Вот с первым лучиком — ты не пугайся — я и исчезну, будто растаю.
— Дай поцеловать тебя еще раз, — попросил Мирко. Она не противилась, хотя и этот раз оказался далеко не последним.
— Нет ли у тебя чего на память мне? — спросил он, когда солнце уж действительно вот-вот должно было сверкнуть первым золотым лучом.
— Вот, возьми. — Она вынула из кармана и отдала ему белый платочек, вышитый по кайме все тем же узором — папоротниковым листом.
— А это тебе. — Мирко раскрыл ладонь, на которой лежало стальное кольцо с усиками для завязок, усеянное серебряными шариками, на каждом из которых была вытравлена сказочная птица-Алконост.
— Бери, — прибавил он, — это я сам у торговых людей выменял. Все берег, не знал для кого. Теперь время пришло.
— Красивое, — залюбовалась на кольцо Риита. — Хоть русалке серебра и не надобно. Венчик, он, сколько себя помню, на мне был, а от тебя возьму. Все. Солнце восходит. Погляди на меня, любый мой, да, может, поймешь что.
Из-за горизонта брызнули первые золотые капли, упали на черные вершины елей, и рассветный ветер шевелил уснувшую хвою.
Девушка отступила за валун, и сей же миг, взглянув ей в лицо, Мирко ахнул и ухватился за камень, чтоб не упасть: лицо Рииты-русалки неуловимо преобразилось, явив черты той, заветной богини, что осталась на сосновом кряже.
— Риита! — крикнул он с отчаянием и рванулся к ней, но было поздно.
— Ничего-то ты не понял! Жди! — не шепнули, а нарисовали ее губы, и вся она, как была, исчезла, канула, истаяла в росном воздухе. Только белый вышитый платочек остался у него в руке.
Мирко, ощутивший разом всю тяжесть бессонной ночи, едва передвигая ставшие свинцовыми ноги, побрел к шалашу.
«Как же так случилось?» — вертелось в голове.
Чего же не понял он, что упустил? Какую тайну разгадать не сумел?
«Мимо доли проходить да ее не увидеть». «Мимо сада-Ирия пролетит — не заметит». Не могла, значит, она ему сказать, хоть и ведала, тайну эту. Заклятие какое на ней лежало или зарок, может? В том ли дело, что не распознал он в Риите богиню? Или, может, что про бусину не рассказал? Да при чем тут бусина! Нет, верно, в том причина, что не узнал. Выходит, надо теперь по земле идти, людей расспрашивать, что за дева-богиня такая, и как к ней доступ найти, и какое таинство здесь сокрыто.
И немочь тотчас отступила. Мирко поднял голову. Зеленый лесной мир просыпался. Щебетали, радуясь солнышку, птицы, поднимались, сбрасывая дремотную росу, травы, начинали свой долгий разговор сосны. Навстречу шли чинно, бок о бок, два коня: справа — его избранник, белый, с умными фиалковыми глазами, а слева — вороной, — могучий, будто из единой громовой глыбы вытесанный, блестящий холеной шерстью, хитро, но беззлобно косивший на человека горящим зраком. Мирко поравнялся с конями и, обняв их за крепкие послушные шеи, прижался лицом к влажным от росы мордам. Кони, понятно, ничего не сказали на это, только дышали тепло и ласково, покачивая вверх-вниз головами.
Мирко в последний раз обернулся к валуну, где расстался с Риитой. На темной груди камня, едва заметный, затертый временем, красовался, неизвестно когда и кем вытесанный здесь, знак.
Если спросишь ты случайно:
«Отчего сегодня в вечер
Белых птиц кружилась стая?» —
Я тебе на все отвечу:
Для чего я эту песню
Ночью ясной, ночью поздней
Бросил в небо Семизвездью,
Подарил падучим звездам.
Из дому поутру выйдешь
В холод, позабыв о лете,
На крыльцо и вдруг увидишь
Розу в первом белом цвете.
То не эльфы ли резвились
Под Охотника луною?
— Нет, они не проносились
Ночью нашей стороною.
— Не луны ли блики возле
На траве всю ночь играли?
— Нет, они здесь не замерзли,
Розой белою не стали.
Если спросишь ты случайно
У меня про этот вечер,
Я отвечу — то не тайна —
Обо всем тебе отвечу.
Меж холмов страны зеленой
Побегу проворной речкой,
Струй студеных перезвоном
На твои слова отвечу.
Листопадными ветрами
Прошумлю багряной рощей
И луны осенней снами
Я тебе отвечу ночью.
Стану смурыми холмами,
Их глухой и темной речи
Научусь и их словами
На твои слова отвечу.
Мне заклятье ворон скажет —
Обернусь огнем Самайна —
Посмотри, как пламя пляшет
И разгадывает тайны.
Колдовским узором стану,
На серебряном колечке
Напишу искусной сканью —
На твои слова отвечу.
Если спросишь ты случайно —
Только ты меня не спросишь!
Тает в небе ночь Самайна,
На крыльцо ты не выходишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157