Тело из-за этой странной полноты казалось неуклюжим и местами разбухшим — особенно выделялось лицо. Широкое и мясистое, обтянутое плотной лоснящейся кожей, оно выглядело детским и наивным, хотя выпуклые толстые щеки в сочетании с быстрыми темными глазами придавали ему плутоватый вид. Снять с него рясу да вывести татуировку — получился бы молодой помощник повара или подмастерье портного, подумалось Крэйну, если он рассчитывает на милостыню в Алдионе, не много же ему перепадет... Народ любит убожество, лучше всего выманивает деньги жалкое и беззащитное уродство. Потому что деньги — это просто способ откупиться от чужой беды, искусственная граница, пролегающая между просящим и подающим. У этого парня слишком цветущий вид.
Жрец действительно был молод — прежде всего это было видно по живому любопытному взгляду, тщетно пытающемуся скрыться под обычной жреческой маской беспристрастной скованности. Оказавшись внутри тор-склета, он оглядывался, стараясь в то же время казаться неподвижным как дерево, до этого ни один член рода явно не оказывал ему внимания.
Крэйн коротко кивнул, отвечая на поклон.
— Твой тоже, жрец. У тебя есть имя?
— Меня зовут Витерон, — поспешно сказал жрец, потом постарался придать своему голосу сухость. — Меня нарекли так при вступлении в сан жреца.
Это имя явно не шло ему, решил Крэйн, Витерон должен быть твердым, этакая холодная острая хищность, жесткий крепкий взгляд, осанка. А это — мешок с зерном, расплывшийся и суетливый. Надувается от гордости, словно именно его заслуга в том, что его удостоил посещения сам шэл Алдион.
Нет, это имя определенно ему не идет. Ему бы быть каким-нибудь Аватом, Вереном или, на худой конец, Тибельтом.
— Садись, Витерон. — Он покатал острое угловатое имя на языке. — Надеюсь, ты не откажешься принять вместе со мной трапезу.
— Ваше благородство не знает границ... — Витерон суетливо поклонился еще раз и устроил свое неуклюжее бочковатое тело на стуле по другую сторону стола. Приблизившись к Крэйну, он заметно смутился, хотя и старался по-прежнему казаться невозмутимым и скованным.
— Ешь. — Крэйн подал ему пример, подцепив еще один туэ и бросив его в рот. Служанка, стараясь передвигаться бесшумно, поставила на стол несколько блюд с пряными лепешками, мясом шууя и кувшин с фасхом.
Витерон несмело взял лепешку, разломил короткими твердыми пальцами и аккуратно положил в рот. Большие щеки неторопливо задвигались, как кузнечный мех, ел он осторожно и не спеша.
— Ты, должно быть, голоден.
— Истинно так, — пробормотал Витерон, смахивая с толстых губ крошки. — Я прошел много городов на пути в Алдион. Путь был далеким, мой шэл.
— Из каких краев ты идешь?
— Из Нердана, мой шэл.
— Ты просишь милостыню?
— Да, мой шэл. Мне требуется пропитание, чтобы иметь силы. Долгий путь отнимает много сил, а тело мое пока еще слишком слабо.
— Действительно... — Крэйн налил фасха в две кружки, одну подтолкнул к жрецу. — Что ж, давай выпьем за твою дорогу, Витерон. Полагаю, в Алдионе она не закончится.
— Истинно так, мой шэл. — Витерон поднял кружку и, запрокинув немного голову, влил в себя добрую треть. Видно, хороший фасх не так часто перепадал ему во время странствий — на лице его появилось удовольствие, глаза немного прищурились. Татуировка на лбу жреца была знакомой. Частое переплетение толстых и тонких угольно-черных линий, больше похожих на шипы какого-то растения, она больше походила на ощетинившуюся остриями ловушку, а не на узор, но в то же время Крэйн не мог не признать, что рисунок был красив, да и выполнила его умелая рука. На добродушное полное лицо Витерона татуировка накладывала строгий отпечаток, из-за которого лоб не был столь гладким и маслянистым, как у людей его комплекции, даже щеки казались чуть меньше. Говорили, жрецы делают татуировки кровью хегга, в несколько десятков приемов, а боль, испытываемая при этом вновь посвященным, столь высока, что многие, так и не вытерпев ее, умирают прямо во время ритуала. Что ж, лицо Витерона явно не носило следов чрезмерных страданий. С другой стороны, самозванцем он явно не был — в его поведении чувствовалась какая-то тонкая внутренняя скованность, как у всех жрецов, невидимая подкожная строгость. Да и не рискнул бы ни один самозванец посещать Алдион, где его тут же вывели бы на чистую воду, тем более — принимать приглашение самого шэла.
Служанка прошла вдоль стены, снимая старых вигов. Новых она доставала из специальной корзины и, быстро оборвав лапки, с хрустом вставляла в крепления. Вига едва слышно скрипели, но, лишенные лап, могли лишь беспомощно шевелить усами. Свет стал гораздо ярче, словно в зале взошло небольшое зеленое Эно. Крэйн крутил в пальцах кусок мяса, то касаясь им верхней губы, то откладывая на стол. Аппетит пропал, есть не хотелось. В какое-то мгновение, прикрыв глаза, он увидел зал со стороны — длинный стол, залитый зеленым светом, две фигуры, склонившиеся над блюдами, одна оплывшая и суетливая, другая — настороженная и жесткая, как замерший хегг. Сам себе он показался в это мгновение отвратительно старым и серым, каким-то дряхлым на фоне Витерона.
— Так, значит, ты жрец... — пробормотал Крэйн, не зная, что еще сказать.
Смотреть на занятого снедью жреца было интересно, очень уж не шла к строгой татуировке Ушедших и старой рясе поспешность чревоугодника, с которой Витерон брался за еду, но пауза становилась долгой.
— Да, мой шэл. — Витерон отхлебнул еще фасха, почтительно опустив глаза. — Я хожу от города к городу, прославляя Ушедших.
— Ушедших? — Крэйн разорвал кусок мяса пополам, но есть не стал, отбросил в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127