— Я не знаю… — Каландрилл тяжело вздохнул. «Дера, — подумал он, — да в этих глазах можно утонуть» — Я уже вообще ничего не знаю.«Кроме того, что люблю тебя».Пытаясь скрыть своё смущение за куртуазными манерами, Каландрилл напыщенно произнёс:— Мадам, я напоминаю о вашем слове. Я обязан вам жизнью и за это благодарен. Но до тех пор, пока мы не поговорим с гиджаной в Памур-тенге… Надеюсь, вы меня понимаете.Ценнайра отвела взгляд и сказала:— Да, глупо было ожидать чего-нибудь другого.«Ну как ты не понимаешь? Бураш! Со мной такое впервые! Как ты этого не видишь?»Она встала и пошла прочь, но остановилась, когда Каландрилл позвал её:— Ценнайра, я молю богов о том, чтобы все было так, как ты сказала.Он смотрел на неё с надеждой и страхом, и она твёрдо проговорила:— Все будет именно так, Каландрилл.Юноша кивнул, и, несмотря на его несчастный вид, в ней вновь затеплилась надежда.Когда они тронулись в путь, солнце стояло уже высоко. Лучи его высвечивали макушки деревьев, по лазурной синеве плыли лёгкие белоснежные облака. Ветер, дувший с севера, напоминал, что год близится к концу. Дым от погребальных костров поднимался длинными чёрными языками над деревьями и улетал с ветром.Каландрилл ехал в молчании. Беспокойство, не оставлявшее его все эти дни, навалилось с новой силой. Перестук копыт звучал погребальной песней, в ветре ему чудился запах горелого. Он словно нашёптывал ему на ухо о бессмысленности бытия, о потерях и поражениях. Каландрилл поднял глаза к небу, и ему показалось, что оно побледнело в ожидании бури. Облака словно молили о пощаде, а голубизна казалась запятнанной кровью. Деревья подле дороги угрожающе раскачивались, щебетания птиц не было слышно за шуршанием ветра. В воздухе пахло помётом и смертью, а на душе у него было так тяжело, что Каландрилл даже застонал, позволив себе предательскую мысль о неизбежности пробуждения Фарна — Рхыфамун так далеко впереди, что ему не составит труда добраться до опочивальни Безумного бога и при помощи «Заветной книги» пробудить своего господина.Каландриллу никак не удавалось успокоиться. У него начинала болеть голова, душа металась.«Неужели это любовь? — думал он. — Неужели я так низко пал из-за своих чувств к Ценнайре?»Ветер утвердительно шуршал в листве. Каландрилл сдался, и душа его словно вновь покинула тело и поплыла на волнах отчаяния. Но где-то в самой глубине его все ещё теплился огонёк надежды. Каландрилл мотнул головой и сказал себе: «Нет, до тех пор, пока не доказано, что Ценнайра лжёт, я не имею права ей не доверять». Он вспомнил обереги, коим научил его Очен, и начал медленно произносить их, чувствуя, как вокруг поднимается защитная стена доброй магии, отгоняя прочь сомнения и тоску. Небо вновь заголубело, ветер посвежел, и Каландрилл понял, что просто-напросто подвергся ещё одной оккультной атаке, что Рхыфамун или Фарн сделали ещё одну попытку вытянуть из него душу, заманить его в царство эфира и поймать там в ловушку. Он улыбнулся, чувствуя, как боль отступает, и торжествуя: хоть маленькая, но победа.Он любит Ценнайру, да, любит её, этого отрицать нельзя. Но он не позволит любви поставить под угрозу их цель. Самое главное — заполучить «Заветную книгу», доставить её святым отцам Вану и уничтожить. Если Ценнайре суждено сыграть свою роль, очень хорошо, если нет… Он отогнал эту мысль, убеждая себя в том, что в Памур-тенге все станет ясно и сомнения его развеются. Брахт тоже поверит ей, и они вчетвером расстроят коварные планы Рхыфамуна. А до тех пор он будет держать свои чувства в узде.— Истинно! — Каландрилл рассмеялся, откинув голову. Укрывшись за оберегами, он упивался вновь ставшим сладким воздухом и бросал вызов Рхыфамуну и самому Безумному богу.Вдруг ему почудилось щёлканье клыков; он прислушался, но не услышал ничего, кроме шуршания елей. Птицы пели, белки цокали, из-под подлеска выскочила дикая свинья с тремя неуклюжими годовалыми поросятами.Воины, ехавшие с обеих сторон от Каландрилла, повернули к нему головы. Он улыбнулся, уверовав в свою способность противостоять отчаянию.Но одно дело — уверовать, другое — сохранить веру. И во время привала в поддень ему пришлось разрываться между товарищами и Ценнайрой. А это давалось с огромным трудом. Обещать себе забыть о чувствах, не делать выводов и не принимать решения до тех пор, пока они не доберутся до Памур-тенга, легко. Куда тяжелее сдержать слово. Особенно когда дорогу окутали сумерки, а Ценнайра, соскочив с лошади, заколебалась, не зная, куда ей пойти. Брахт просто не замечал её. Он почистил жеребца и принялся собирать хворост. Катя, хотя и не была настроена столь враждебно, тоже старалась не подходить к ней близко, а котузены, чувствуя размолвку, держались своими группками. Каландрилл оказался в щекотливом положении: вызвать неудовольствие Брахта и пригласить Ценнайру к ним? Или пойти к ней, что разозлит кернийца ещё больше? Он разрывался между верностью и жалостью.Из затруднительного положения его вывел Очен.Вазирь легко не по годам соскочил с коня, пригладил роскошные одеяния, распушил усы и вежливо поклонился стоявшей в нерешительности Ценнайре:— Не желаете ли присоединиться ко мне, госпожа? Буду вам очень признателен.Колдун предложил ей руку и проводил к костру невдалеке от костра Брахта и Кати. Когда же он пригласил сюда Каландрилла, то оказалось, что все они опять сидят рядом.— Сомнения остаются, — сказал Очен, глядя в костёр. — Было бы глупо это отрицать. Но мы скачем вместе, так давайте относиться друг к другу терпимо.Брахт отрезал кусок мяса и проворчал:— Мы это уже слышали, колдун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136