— И вовсе я ни в кого не влюблена!
— А я разве говорю… — невинно улыбнулся Феликс.
— Ну тебя к Хтону, дедушка! — сказал Агнешка, показывая язык и хлопая дверью.
— Я Бальтазара все-таки прибью… — задумчиво сказал Феликс, оставшись в одиночестве. — Взял моду, учить ребенка всяким пакостям. Э-хе-хе, грехи мои тяжкие… — прокряхтел он, подымаясь с кровати. — Однако, и впрямь пора.
Процедуру приготовлений к праздничной церемонии Феликс начал с контрастного душа, после которого долго, рыча от наслаждения, растирал тело жестким вафельным полотенцем, пока кожа не покраснела и под ней привычно не заиграли мускулы. Затем он причесался, протерев ладонью запотевшее зеркало, и, обернув полотенце вокруг талии, вернулся в спальню. Здесь он какое-то время постоял перед трельяжем, презрительно оттопырив нижнюю губу и теребя невесть откуда взявшиеся дряблые складки на боках. Опытным путем (проведя ладонью по подбородку и не услышав характерного скрипа) уяснил, что необходимости в повторном бритье нет, и приступил к собственно одеванию.
Облачившись в нательное белье и надев белоснежную сорочку, он открыл платяной шкаф и начал раздвигать вешалки, подбирая костюм в меру неброский и в то же время — нарядный. После недолгого размышления Феликс остановил свой выбор на темно-серых брюках и коротком камзоле с множеством крошечных серебряных пуговиц. Когда последняя из пуговок размером чуть больше булавочной головки скользнула в предназначенную ей петельку, Феликс поправил воротник и манжеты сорочки и, обреченно вздохнув, извлек из недр шкафа куртку в тон брюкам. Длинная, до середины бедра, приталенная, со стоячим воротником и накладными плечами, куртка (подарок от невестки) являла собой наглядный пример того, как одежда безусловно красивая может быть еще и чрезвычайно неудобной. Но не идти же, в самом деле, на церемонию в повседневном замшевом пиджаке затрапезного вида!
«Воистину, только бес тщеславия может подвигнуть людей на такие жертвы…» — подумал Феликс, вытряхивая скомканные газеты из парадных сапог, целый год покоившихся в картонной коробке на дне шкафа. Феликс надевал эти сапоги с высокими и жесткими голенищами исключительно на День Героя, отчего они так и не успели толком разноситься. «Старый дурак, — обозвал себя он, глядя в зеркало и вертя в руках берет с белым пером. — И куда ты так вырядился? Щегольнуть перед другими старыми дураками и безусыми сопляками? Ох, а еще говорят, что к старости люди умнеют… Стоп, я же забыл самое главное!»
Чертыхаясь, он пододвинул пуф, встал на него и снял со шкафа длинный футляр из карельской березы, покрытый тонким слоем пушистой пыли. «Как же я мог про тебя забыть?» — удивился Феликс. Он спустился на пол, положил футляр на кровать, сдул пыль и щелкнул замками. В футляре, в углублениях синей бархатной подкладки, лежали два клинка: эсток — узкий прямой меч с ажурной гардой, и дага — кинжал для левой руки. Поверх холодно поблескивающей стали валялась пара небрежно брошенных перчаток, одно прикосновение к которым воскресило в памяти массу воспоминаний. В отличие от парадных сапог, перчатки довольно часто бывали в употреблении и потому облегали руки как вторая кожа. Отполированные годами прикосновений рукоятки меча и кинжала привычно легли в ладони, ноги сами собой встали в первую позицию, ангард, парада, финт, рипоста, длинный выпад!.. В правом колене нехорошо хрустнуло. Феликс мысленно выругался, присел на пуфик и перевел дыхание.
— Н-да… — сказал он. — А куда я задевал ножны?
И действительно, ремень, к которому Феликс обычно крепил оружие, сиротливо покачивал опустевшими хлястиками. Феликс застегнул пряжку ремня, подтянул раструбы перчаток, пропустил лезвие даги сквозь переплетение стальных полосок на гарде эстока и, перехватив меч как трость, отправился на поиски ножен.
Их не было ни в кабинете (зайдя в который, Феликс убрал окованный фолиант в тайник за книжными полками), ни в библиотеке, ни в гостиной, ни в столовой, ни даже в детской. Их не было нигде. Отчаявшись, Феликс позвал Освальда. Старый слуга явился незамедлительно, неся плащ в левой руке и ножны — в правой, и Феликс тут же вспомнил, что он сам не позднее чем неделю назад просил Освальда отнести ножны к мастеру, дабы тот сменил тесьму. «Я что-то совсем память потерял», — недовольно подумал Феликс.
— Бальтазар уже приехал? — спросил он, прикрепляя ножны к ремню.
— Так точно. Сеньор Бальтазар сейчас изволят беседовать с Агнешкой в саду, а карета дожидается у ворот.
— Вот и славно. Тогда я ушел…
Пространство, отделяющее фасад дома от чугунной ограды, за которой уже гремела улица, можно было назвать садом лишь с большой натяжкой. Но в этом крошечном дворике росли две чахлых акации и — вдоль ограды — кусты ежевики, а возле ведущей к дому дорожки Феликс соорудил для внучки качели, где сейчас сеньор Бальтазар и изволил беседовать с Агнешкой.
Сеньор Бальтазар ослеплял. От него трудно было оторвать взгляд. Пурпурные бриджи были заправлены в тупоносые ботфорты с квадратными пряжками, бархатное полукафтанье того же пурпурного оттенка стянуто по диагонали шикарной перевязью из кожи амфисбены, черный плащ оторочен мехом горностая, широкополая шляпа украшена пучком павлиньих перьев, левая рука возлежит на эфесе, правая — упирается в бок… Неудивительно, что Агнешка внимала ему, открыв рот. Драконоубийца выглядел как заядлый франт и прожженный сердцеед.
— Пижон, — оценил его наряд Феликс.
— А то! — подбоченился Бальтазар. — В кои-то веки я выбрался на эту дурацкую церемонию — так хоть оденусь поприличнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16