ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Мол, и так выждали три дня, хватит уже, а коли и дела какие у волшебников, так не обидятся – поймут, что деревенские не из скаредности приехали – деньги за порченый товар просить, а проверить – не приключилось ли чего.
А потом, лишь рассвет позолотил окна, проснулись домашние. Жизнь в деревне, она раненько начинается. Кайве чуть свет к мужикам убёг, уговариваться, когда ехать, сноха по хозяйству захлопотала, ну и огольцов в поле погнала – сено ворошить.
Огольцы вернулись к полудню с медными от загара и потными моськами. Тут и выяснилось, что никуда Кайве с мужиками не поедут – сено высохло, надо в стога укидывать, да везти с поля на сеновалы. Работы тьма, почитай кажные руки на счету. Тут уж не до волшебников – чуть день проворонишь, да дождь пойдёт, как назло – так с носом и останешься, а чем потом скотину кормить? Плюнул Кайве, да не поехал никуда – завтра, сказал. Оно, конечно, можно было и обождать с сеном, но жила ещё в деревенских надежда на благополучный исход, что не сегодня завтра, а приедет-таки запоздалый обоз и снова всё станет на свои места.
За полдень, когда сено по полю было собрано в стога, деревенские вернулись отобедать и отдохнуть – намаялись, да и жара подступала самая невообразимая, только в дому пережидать. Ну, а к Ульне сон, что ночью, что днём не шёл, проклятый. Потому, едва сморенные жарой и усталостью люди разбрелись по домам на отдых, старуха вышла на солнышко, погреть старые кости. Её-то, древнюю, жара давно не мучила – старая кровь уже, почитай, лет двадцать, как не грела, а в тишине посидеть – милое дело. Вот бабка обвязалась вышитым платком, да выползла за околицу, опираясь на кривой, как и её собственные ноги, костыль. В деревне было тихо, только куры квохтали, да изредка хрипло горланил петух. Благодать.
* * *
И вот ведь диво, задремала, старая! Разомлела на солнышке, что твоя змея. Казалось, только глаза прикрыла – соринку сморгнуть, а на деле привалилась к бревенчатой стене дома и была такова. А сон, как водится в эдаких случаях, привиделся самый странный. Но Ульна не роптала. Сны ей всё чаще снились бестолковые, суетные, а тут, надо же, вполне сносное видение, даже интересное.
Примерещилось бабке, будто по-прежнему она сидит на завалинке, а из-за соседского дома выбегает на улицу мальчонка (маленький, лет семи). Выбежал, пострел, и припустил на радостях к колодцу, загремел ведром на цепи.
Чудной мальчишка. И одет больно странно – в кроткие, до колен всего, штанишки и вышитую рубашечку, да не в привычную цельнокройку с прорезью «лодочкой», а диковинную такую, на завязках. И на ногах – не кожаные чуни, а башмачки. Городской, видать. Ну, оно и понятно – во сне-то чего только не привидится, хотя и знала старуха, что до ближайшего города чуть не сутки ходу.
Следом за мальчишкой из-за угла кинулась девушка с тощим узелком в руках. Это только с лица можно догадаться, что девушка, по высоким бровям и косёнке растрёпанной, а одета – срамота одна, словно бродяжка юродивая – в широченную мужскую рубаху, такую же диковинную, как у мальчишки, да в необъятную тёплую юбку, по всему видать – на чужую мерку шитую. Девушка была тщедушная – тоненькая, нескладная, вся какая-то бледная и заморенная. Однако по всему видать – с характером, только она брови сурово сдвинула, как мальчишка сразу присмирел. Хорошая девушка, толковая, решила Ульна, и воспитанием не обделена, знает, что в чужом околотке неча без спросу в колодезь соваться, нехорошо это, сперва у хозяев разрешения спросить надобно. Колодезь – это каждый деревенский знает – он только для своих, чужакам в него лезть не след. Попроси – напоют, а сам – не моги, поскольку всякая беда и хворь, как известно, только через воду и приходят.
Девушка крепко взяла пострела за руку и погрозила пальцем. Тот головёнку-то опустил и стоит виноватый.
Ульна не спешила просыпаться, смотрела, что дальше случится. А дальше было вот что – не спеша, из-за дома вышел высокий парень. Молодой, но всё-таки заметно постарше девушки, стало быть, когда девчуха-то за мальчонкой припустила, он шагу не прибавлял, потому только и появился. По летам молодец оказался, чай поди, Кайвин одногодок, вот только, решила Ульна, Кайве – широкоплечий и, дюжий – смотрелся куда как солиднее пришлого. Тот, хотя и не был тощ, а всё-таки сразу видно – не деревенский богатырь. Да и вид у черноволосого не шибко здоровый – лицо бледное, осунувшееся, будто только-только от хвори какой оправился. Одет, в отличие от девчухи, пристойно, хотя тоже не по-здешнему.
Да и вообще вся троица смотрелась как-то чудно. И сразу становилось ясно – не семья. Девушка-то совсем молоденькая, стало быть, пацанёнок ей не сын, а с лица все путники ну ни капли не похожи, выходит, друг другу не сёстры-братья. Старуха с интересом смотрела сон, дивясь на его забористость. Привидится же такое. И ведь, как наяву. Молодец тем временем огляделся и, наконец, заметил сидящую в тени бабку.
Тут-то Ульна и поняла, что никакой это не сон. Черноволосый подошёл к завалинке, поклонился и сказал слишком по-учёному, ей, старой, в жизни бы такое не приснилось:
– Приветствую тебя, почтенная. Не подскажешь ли, примет кто-нибудь уставших странников до завтрашнего утра?
Синие глаза внимательно смотрели на бабку, а в уголках губ притаились едва заметные морщинки. Такие всегда бывают у людей, которые часто смеются или улыбаются. И, на взгляд Ульны, парень был бы собою куда как хорош, кабы не заморенный вид и не заросший трёхдневной щетиной подбородок. И что за манера такая у этих городских – рожи брить, будто эльфы какие безусые. Срамота. А вот взгляд у путника уверенный, властный, стало быть, не попрошайка и не лихой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
А потом, лишь рассвет позолотил окна, проснулись домашние. Жизнь в деревне, она раненько начинается. Кайве чуть свет к мужикам убёг, уговариваться, когда ехать, сноха по хозяйству захлопотала, ну и огольцов в поле погнала – сено ворошить.
Огольцы вернулись к полудню с медными от загара и потными моськами. Тут и выяснилось, что никуда Кайве с мужиками не поедут – сено высохло, надо в стога укидывать, да везти с поля на сеновалы. Работы тьма, почитай кажные руки на счету. Тут уж не до волшебников – чуть день проворонишь, да дождь пойдёт, как назло – так с носом и останешься, а чем потом скотину кормить? Плюнул Кайве, да не поехал никуда – завтра, сказал. Оно, конечно, можно было и обождать с сеном, но жила ещё в деревенских надежда на благополучный исход, что не сегодня завтра, а приедет-таки запоздалый обоз и снова всё станет на свои места.
За полдень, когда сено по полю было собрано в стога, деревенские вернулись отобедать и отдохнуть – намаялись, да и жара подступала самая невообразимая, только в дому пережидать. Ну, а к Ульне сон, что ночью, что днём не шёл, проклятый. Потому, едва сморенные жарой и усталостью люди разбрелись по домам на отдых, старуха вышла на солнышко, погреть старые кости. Её-то, древнюю, жара давно не мучила – старая кровь уже, почитай, лет двадцать, как не грела, а в тишине посидеть – милое дело. Вот бабка обвязалась вышитым платком, да выползла за околицу, опираясь на кривой, как и её собственные ноги, костыль. В деревне было тихо, только куры квохтали, да изредка хрипло горланил петух. Благодать.
* * *
И вот ведь диво, задремала, старая! Разомлела на солнышке, что твоя змея. Казалось, только глаза прикрыла – соринку сморгнуть, а на деле привалилась к бревенчатой стене дома и была такова. А сон, как водится в эдаких случаях, привиделся самый странный. Но Ульна не роптала. Сны ей всё чаще снились бестолковые, суетные, а тут, надо же, вполне сносное видение, даже интересное.
Примерещилось бабке, будто по-прежнему она сидит на завалинке, а из-за соседского дома выбегает на улицу мальчонка (маленький, лет семи). Выбежал, пострел, и припустил на радостях к колодцу, загремел ведром на цепи.
Чудной мальчишка. И одет больно странно – в кроткие, до колен всего, штанишки и вышитую рубашечку, да не в привычную цельнокройку с прорезью «лодочкой», а диковинную такую, на завязках. И на ногах – не кожаные чуни, а башмачки. Городской, видать. Ну, оно и понятно – во сне-то чего только не привидится, хотя и знала старуха, что до ближайшего города чуть не сутки ходу.
Следом за мальчишкой из-за угла кинулась девушка с тощим узелком в руках. Это только с лица можно догадаться, что девушка, по высоким бровям и косёнке растрёпанной, а одета – срамота одна, словно бродяжка юродивая – в широченную мужскую рубаху, такую же диковинную, как у мальчишки, да в необъятную тёплую юбку, по всему видать – на чужую мерку шитую. Девушка была тщедушная – тоненькая, нескладная, вся какая-то бледная и заморенная. Однако по всему видать – с характером, только она брови сурово сдвинула, как мальчишка сразу присмирел. Хорошая девушка, толковая, решила Ульна, и воспитанием не обделена, знает, что в чужом околотке неча без спросу в колодезь соваться, нехорошо это, сперва у хозяев разрешения спросить надобно. Колодезь – это каждый деревенский знает – он только для своих, чужакам в него лезть не след. Попроси – напоют, а сам – не моги, поскольку всякая беда и хворь, как известно, только через воду и приходят.
Девушка крепко взяла пострела за руку и погрозила пальцем. Тот головёнку-то опустил и стоит виноватый.
Ульна не спешила просыпаться, смотрела, что дальше случится. А дальше было вот что – не спеша, из-за дома вышел высокий парень. Молодой, но всё-таки заметно постарше девушки, стало быть, когда девчуха-то за мальчонкой припустила, он шагу не прибавлял, потому только и появился. По летам молодец оказался, чай поди, Кайвин одногодок, вот только, решила Ульна, Кайве – широкоплечий и, дюжий – смотрелся куда как солиднее пришлого. Тот, хотя и не был тощ, а всё-таки сразу видно – не деревенский богатырь. Да и вид у черноволосого не шибко здоровый – лицо бледное, осунувшееся, будто только-только от хвори какой оправился. Одет, в отличие от девчухи, пристойно, хотя тоже не по-здешнему.
Да и вообще вся троица смотрелась как-то чудно. И сразу становилось ясно – не семья. Девушка-то совсем молоденькая, стало быть, пацанёнок ей не сын, а с лица все путники ну ни капли не похожи, выходит, друг другу не сёстры-братья. Старуха с интересом смотрела сон, дивясь на его забористость. Привидится же такое. И ведь, как наяву. Молодец тем временем огляделся и, наконец, заметил сидящую в тени бабку.
Тут-то Ульна и поняла, что никакой это не сон. Черноволосый подошёл к завалинке, поклонился и сказал слишком по-учёному, ей, старой, в жизни бы такое не приснилось:
– Приветствую тебя, почтенная. Не подскажешь ли, примет кто-нибудь уставших странников до завтрашнего утра?
Синие глаза внимательно смотрели на бабку, а в уголках губ притаились едва заметные морщинки. Такие всегда бывают у людей, которые часто смеются или улыбаются. И, на взгляд Ульны, парень был бы собою куда как хорош, кабы не заморенный вид и не заросший трёхдневной щетиной подбородок. И что за манера такая у этих городских – рожи брить, будто эльфы какие безусые. Срамота. А вот взгляд у путника уверенный, властный, стало быть, не попрошайка и не лихой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181