И тут же поняла – подобное попросту невозможно. Невозможно по той простой причине, что случись в этой жизни подобная перестановка и она – Фиалка – задохнётся от точно такой же нестерпимой боли и тоски, от какой сейчас задыхается перед нею эльф.
«Почему не я? – Безмолвно вопрошали плотно сомкнутые губы бессмертного. – Почему не я? Как могло такое случиться? Ведь никто и никогда не полюбит тебя так, как люблю я! И, если мы не предназначены друг для друга, тогда зачем судьба свела нас вместе? Неужели только для того, что бы один из нас страдал, а другой чувствовал себя виноватым в этом страдании? За что? Или почему? Да, почему, почему ты не любишь меня?»
Тишину леса нарушал только шелест ветвей. Эльф молчал. И стоящая на пороге женщина тоже не произнесла ни слова. Они оба знали, что такова их участь. С одной стороны – его несчастная любовь, которую так трудно (да и стыдно тоже) скрывать от лучшего друга. С другой стороны – её временно счастливая любовь к другому мужчине, любовь, которой не суждено продлиться долго.
– Я проснулась раньше. – Негромко ответила Фиалка на отзвучавший едва ли ни вечность назад вопрос.
Эльф поднялся по ступенькам крыльца и сказал:
– Эйлик хочет встретиться с твоим мужем.
Фиалка грустно улыбнулась столь трогательной эльфийской щепетильности – этот бессмертный никогда, никогда не унизит её даже намёком на то бесстыдное положение, в котором она живёт – положение любовницы. Как никогда не оскорбит её признанием в своих чувствах, или даже намёком, подначкой, на возможный роман. Всё, что он чувствует к ней, никогда не будет облечено в признание. Конечно, если не считать за признание горящие тщательно скрываемым обожанием глаза. Впрочем, это обожание способна разглядеть только женщина. Да и то при условии, что женщина эта очень, даже слишком проницательна. А ведь он и впрямь любит её. Любит так сильно, что это чувство изумляет и обезоруживает. За что? За что её вот так любить – безродную, пускай и такую смазливую ведьму?
– Эйлик? – Удивилась она. – Что ему нужно?
Остроухий бессмертный выразительно пожал плечами:
– Не знаю, с ним встречался Зэн-Зин, а поскольку он скоро будет здесь, то всё нам и объяснит.
Фиалка кивнула.
– Подожди тут, я пойду, разбужу мужа. – Она в который уже раз охотно поддержала предложенную игру в приличия, ровно как и свой надуманный статус замужней особы.
Эльф послушно остался ждать на крыльце, проводив красавицу ведьму взглядом полным нежности и боли.
* * *
– Милый… Милый, проснись. – Пепельная прядь щекотнула покрывшуюся за ночь щетиной мужскую щёку.
Он открыл глаза и сказал (не спросил, а именно сказал), подчёркивая уже свершившийся факт:
– Кто-то приехал.
Фиалка кивнула и улыбнулась. Да, завтракать они сегодня будут в компании.
Зэн-Зин примчался на взмыленном жеребце (это же надо так лететь через чащу!) спустя час. У крыльца вылил себе на голову ковш воды из кадушки и, роняя капли, ввалился в дом, где мирно завтракали трое его друзей.
– О, не успели проснуться, сразу давай животы набивать? Дорогая, так ты растолстеешь, и ненаглядный тебя бросит.
Новоприбывший улыбался, стряхивая со стриженых ёжиком чёрных волос воду. Раскосые глаза насмешливо блестели на круглом, словно луна, лице – поди, угадай в таком жизнерадостном балагуре чернокнижника. А вон она – татуировка в виде распахнутого человеческого глаза – аккурат на внутренней стороне ладони, во всей своей красе. И как ни пугай Зэн-Зина военными патрулями да магами, а татуировку эту он прятать не станет – такой вот бедовый, не гляди, что росту в нём – на полголовы только и больше, чем в гноме, а телосложение, словно у мальчишки-подростка.
Девушка за столом улыбнулась появлению бодрого гостя и ответила:
– Он никогда меня не бросит.
Фиалка сказала это слишком твердо и тут же почувствовала, как болезненно сжалось сердце, ведающее об этой самоуверенной лжи. Эльф на другом конце стола уронил взгляд в кружку с травяным отваром.
– Ну, тогда пойдёт по миру, покупая ткань для твоих нарядов. – Быстро нашёлся узкоглазый гость. – Небось, аршин по десять надо будет извести на одни только юбки. Обнищаете.
И он уселся за стол, не дожидаясь приглашения. Ловко съел пару сырных лепёшек, не стесняясь дурных манер, со вкусом облизал испачканные в топлёном масле пальцы и сказал, наконец:
– Эйлик, спасу нет, как хочет с тобой, мой магический друг, свидеться. До печёнок меня достал, так просил всё устроить, говорит, есть у него какая-то совершенно потрясающая идея. Итель, налей мне что ли молока, а то в горле пересохло… И ещё пару лепёшек дай.
Фиалка, а точнее, ведьма Итель поднялась на негнущихся ногах из-за стола и направилась к печи, с трудом борясь со слезами. Мало им всем того, что её мужа (а, да чего уж расшаркиваться перед самой собой, так и говори – любовника!) изгнали из Великого Магического Совета за вольнодумие! Мало им того, что от него навсегда отказалась высокородная семья за связь с чернокнижниками и ведьмой-простолюдинкой (уж тут неизвестно, что позорнее, то что простолюдинка или то что ведьма)! Теперь эти пламенные борцы с режимом надумали ещё какую-то гадость! Почему, почему нельзя оставить их в покое. Почему нельзя дать им жить тихо и уединённо? Зачем всё это?
Она кусала губы и в то же самое время баюкала в сердце ответ на все эти многочисленные вопросы – да потому, что Рогон не может иначе, выше его сил – прозябать в какой-то глуши, прячась о мира и людей. Его Сила, его ум, его желание всё постичь и изменить никогда не дадут Ители возможности спокойно сидеть у очага и вязать очередные штанишки для очередного ребёнка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181