— По правде говоря, я полюбил окрестные земли. Жизнь здесь тиха и почти беззаботна, если не брать в расчёт периодические набеги соседей. Здесь меня не тревожат попусту мои жрецы, коих по всей земле развелось бессчётное множество; нечасто посещают окрестные края и собратья по Племени. Знаешь, Бринн, я слишком много сделал для смертных, и теперь люди без конца пытаются выразить мне свою признательность. Обычно при этом они рассчитывают получить какую-нибудь награду. Мне ни к чему их благодарность, и я не даю ничего взамен неё, а люди на меня обижаются.— Но что тебе стоит отплатить благодарностью за благодарность?— Мне кажется, Племена слишком увлеклись помощью людям. Мы строили им города, учили ремёслам и искусствам. Все наши усилия оправдывались желанием вырастить себе сильных союзников в борьбе с бешеными болтами. Однако природа смертных такова, что жизнь для них не имеет никакой цены. В глубине души каждый человек уверен в том, что земное его существование весьма недолговечно, подобно выставленному на ветер огоньку масляной лампады. Поколение за поколением уходят в небытие, не оставляя после себя ничего, кроме щедро посыпанных охрой костей в курганах. Зачем же заботиться о поддержании этого неверного пламени? Они убивают друг друга сотнями без всякой нужды, используя нашу мудрость и наше оружие. Однако самое страшное — они втягивают и Племена в свою бессмысленную борьбу. Боги, оказывающие разным народам своё покровительство, могут невольно оказаться по разные стороны поля битвы.— Ты полагаешь, Младшие Боги смогли бы погубить друг друга в междоусобной войне?— Именно так. Ты сам уже попался на их удочку. Все люди безумны; и дружок твоего первосвященника Фехтне с его ненасытной жаждой истребления собственных братьев ничем не хуже и не лучше прочих. Временами мне представляется, что внутри каждого смертного человека живёт его собственный бешеный болг и человек всю жизнь ведёт с ним нескончаемую борьбу. У нас с тобой нет внутренних болгов; вот почему мы испокон веков сражались с болгами внешними.Бринн улыбнулся:— Слыхал я, отец, что ты в давно позабытые времена обратил противостоящее тебе войско болгов в стадо чернобоких свиней. Истинно ли это?— А как же! — Огам добродушно похлопал лениво привалившегося к стене сарая борова по загривку. — Вон тот, скажем, отважный князь Руадах. За много тысячелетий до твоего появления на свет постиг он вершины искусства управления силами природы. Вон там, в соседнем загоне, у полной свежих отрубей поилки, дремлет его брат-близнец Куадах. Не было во все времена среди болгов витязя свирепей и опытней его! Здесь у меня и вся его дружина, и дочь Руадаха, красавица Лух. Я никогда не входил в число ценителей болгских девиц, но из неё, признаюсь, получилась очень симпатичная свинка. Знатное стадо у дедушки Огама! Кто ещё сможет похвастаться таким же?! — Мудрый бог поднялся со своего места, прошествовал в угол хлева и откупорил пузатый кувшин: — Эль будешь?Бринн кивнул. Огам разлил бурый пенящийся напиток в две глиняные кружки, протянул одну из них сыну, а другую опорожнил сам одним глотком. Довольно крякнув, он поставил кувшин на место и продолжил:— И не проси меня о том, что ещё не произнёс. Я не намерен покидать свой любимый хлев ни при каких обстоятельствах. Если молодость и неразумность толкают тебя на подвиги, не буду препятствовать. Однако если матушка узнала бы, что я потакаю твоим детским шалостям, она была бы недовольна. А я не желаю расстраивать твою мать.— Я понял. — Бринн склонился перед Огамом в лёгком поклоне. — До свидания, отец. Мне пора.— Скатертью дорожка.Юный бог кивнул и переступил через порог.— Постой-ка!— Да, отец?— Слышал, Араван зол на тебя и твоего жреца. Учти, он может быть опасен.— Спасибо.— И... береги себя.— Постараюсь.— Отлично.— Прощай, Огам.— Прощай, Бринн.Бронзовая колесница, запряжённая тройкой черных лебедей, взмыла в небо, стрелой пронзила низкие предгрозовые тучи и взяла курс на юг. Её возничий торопился, погоняемые им лебеди неслись, опережая ветер.
* * *
Белг с трудом разлепил отяжелевшие от сна веки. Хотя сквозь полог его походного шатра уже давно пробивались лучи восходящего солнца, никто не торопился разбудить полководца. Это было необычно. Ургит резко сел на своём жёстком ложе и нащупал пару коротких мечей на перевязи. Оружие, как всегда, лежало в изголовье. «Эй, Хур, принеси умыться!» — окликнул он своего колесничего. Возница не отозвался. Зато из угла шатра, из-под кучи медвежьих шкур, доносилось сладкое посапывание. «Что они все, накурились с вечера конопляного семени? — злобно пробурчал Белг, спуская ноги на землю. — Вот я вам покажу, как дрыхнуть в походе! Вместо волов в повозки запрягу!» Первое, что он увидел, откинув льняной полог шатра, были двое его телохранителей, крепко спящих на посту у порога. Один из них ухитрился заснуть в вертикальном положении, опершись на собственное копьё, и громко храпел; другой удобно расположился на травке, пристроив под голову любимый Белгов щит.— Подъём! — Ургит больно пнул нерадивого стража в бок, однако спящий лишь перевернулся на другую сторону, громко засопев. Внук Урга просто опешил. Такого не могло случиться. Лучшие мужи клана заснули на посту! В ярости он выбил ногой копьё из-под первого воина. Тот повалился на землю как набитая соломой кукла, но так и не пришёл в чувство. Подобное поведение подчинённого, вместо того чтобы ещё более взбесить военачальника, мигом его отрезвило. Взмокшая от холодного пота нижняя рубаха прилипла к спине под наспех наброшенным кожаным панцирем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128