— Господин генерал, я вверяю это бедное дитя заботам вашего любимца Френчи. Надеюсь, что ваши люди будут вести себя по-джентльменски…
Штангер бесстрастно склонил голову.
…Колонна «джипов» медленно тащилась по извилистой, полуразмытой ливнями дороге. Было тепло и душно, где-то вдалеке погромыхивал гром, очередная гроза неслась над Поречьем за Бамуангу и дальше, к океану.
Эбахон сам вел «джип», и сидящий рядом с ним Штангер недовольно морщился при каждом резком повороте дороги; скорости президент не снижал.
Петр, сидящий на заднем сиденье рядом с Элинор, зябко закутавшейся в белое верблюжье одеяло, вдруг поймал себя на мысли, что он все чаще, даже в мыслях, называет Эбахона президентом, не губернатором, а именно президентом, как все остальные вокруг.
Эбахон глянул на часы в панели приборов и щелкнул вклю чателем радиоприемника:
— Сейчас будут последние известия. Надо послушать… «Та-та, та-та, та-та… Та-та, та-та, та-та, та-та…» — застучали в эфире «токинг-драмы», «говорящие барабаны».
— Позывные радио Поречья, — объяснил Эбахон. — Боевой призыв идонго.
Потом на полминуты наступила тишина, что-то щелкнуло, и заговорил диктор:
«Внимание, внимание! Говорит радио свободной Республики Поречье. Говорит радио свободной Республики Поречье. Передаем последние известия. — Диктор перевел дыхание и продолжал: — Мировая печать сообщает подробности погрома, организованного правителями Гвиании против народа идонго на всей территории, находящейся под их властью. В Луисе пьяные солдаты и специально нанятые подонки ночью оцепили кварталы, населенные преимущественно идонго, и стали врываться в дома, убивая на месте всякого, кто не мог доказать свою принадлежность к какому-нибудь иному народу, населяющему страну. Лагуны вокруг Луиса забиты трупами мужчин и женщин, детей, стариков.
В Каруне разграблены и сожжены все дома, лавки и предприятия, принадлежащие идонго. Тысячи идонго убиты самыми зверскими способами. Лишь некоторым удалось бежать в саванну, где на них сейчас ведется охота, словно на диких зверей.
Как сообщают иностранные журналисты, в Игадане все идонго согнаны на городской стадион, и с часу на час над ними должна начаться кровавая расправа.
Погромы продолжаются по всей территории Гвиании. Правительство Республики Поречье обратилось ко всем народам мира с просьбой осудить геноцид, осуществляемый сегодня правителями Луиса против народа идонго. По предварительным подсчетам, уже зверски убито около миллиона идонго». .
Петр почувствовал, как пальцы Элинор стиснули его руку.
— Это ужасно! — с болью вырвалось у нее.
А диктор продолжал сообщать страшные подробности убийств и пыток, которым подвергаются идонго, перечислял имена убитых и искалеченных.
— Ужасно, — повторила Элинор, и ее пальцы, стискивающие руку Петра, ослабли.
«А теперь военные сводки», — перешел диктор к следующему разделу последних известий.
Эбахон прибавил громкость, Штангер чуть подался вперед, к приборной панели.
«Передовые части федеральной армии вышли на правый берег Бамуанги и попытались с ходу форсировать ее. Наши доблестные солдаты приняли бой и дали решительный отпор агрессорам. Уничтожено десять вражеских танков и пять броневиков, сбито два самолета противника.
Ни один из вражеских солдат и офицеров, пытавшихся переправиться через Бамуангу, не вернулся на правый берег. Наши десантные отряды проникли в нескольких пунктах на вражескую территорию и перерезали коммуникации противника».
Эбахон обернулся к Штангеру:
— Не слишком ли победно, Рольф? И потом… эти цифры. Десять танков, пять броневиков, два самолета… Еще пара таких сводок, и окажется, что нам уже не с кем воевать.
— Пропаганда доктора Геббельса строилась именно так. И мы верили ей до самого конца, — сухо возразил Штангер.
— Времена меняются, дорогой Рольф, — не согласился с ним Эбахон. — Да и мы не в Европе, а в Африке. Услышав о таких победах, мой народ бросит оружие и будет петь и плясать три дня подряд.
— Наслушавшись перед этим ужасов? Даже меня проняло… насчет погрома. Да уж ладно, сводки умерим, — проворчал Штангер.
— А что скажет господин Николаев? — на миг обернулся Эбахон и опять впился взглядом в набегающую дорогу.
Цинизм этого разговора, собственная беспомощность раздражали Петра: впрочем, чего иного можно было ожидать от главаря мятежников и профессионального наемника? Он не счел нужным ответить.
— Мы должны выстоять, иначе потеряем не только свободу, но и жизнь, — не дождавшись ответа, продолжал Эбахон. — Только в победе будущее моего народа, будущее без страха за существование. А чтобы победить, мы должны ненавидеть!
Эбахон произнес это уверенно и вдохновенно, словно репетировал перед выступлением где-нибудь на митинге, перед тысячами людей, которых он должен был зажечь и увлечь за собою.
— Мой народ доверил мне свою судьбу, и я оправдаю его доверие. Мы разгромим федералов, если они хоть когда-нибудь появятся на левом берегу Бамуанги. Нам не нужны чужие богатства, но права на наши мы будет отстаивать и отстоим. Но для этого тоже мы должны воспламенить наши сердца ненавистью.
— Ненависть? — Элинор отпустила руку Петра. — Вы так много говорите о ненависти, словно дело, которому вы служите, не свершается во имя добра. Так кто же вы — дьявол или добрый гений, мистер Эбахон? Когда вы играли Чайковского, ваша душа была светла и чиста. А сейчас вы говорите как…
Голос ее дрогнул и прервался.
Несколько минут они ехали молча. Но когда внизу, в каменной чаше, показались мерцающие огоньки Обоко, Эбахон заговорил глухо, задумчиво:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94