Она отбросила простыню, которой укрывалась, встала, подошла к окну, глянула в щелку между полосками жалюзи. На мощеном дворике на лавке сидел один из надсмотрщиков Брунеля, и на коленях у него было охотничье ружье. Да, у дома всегда дежурил кто-то вооруженный.Модести подошла к туалетному столику и, встав спиной к зеркалу, глянула через плечо на свое обнаженное тело, отразившееся в нем. Да, ягодицы и ляжки немного распухли, покраснели. Она повела плечами. Нет, все вроде бы в порядке. Чувствовалось легкое жжение, но рубцов и шрамов не было. Камачо стегал ее широким ремнем, который не рассекал кожу.Машинально Модести подошла к двери, потянула за ручку. Заперто. Она, собственно, так и предполагала. Рядом со спальней был закуток с душем и унитазом. Приняв душ и насухо вытеревшись полотенцем, она надела халат и села перед зеркалом причесаться, Брунель снабдил ее халатом и четырьмя платьями, которые явно принадлежали Лизе. Они были коротковаты и сидели в обтяжку, но сейчас это мало что значило.На мгновение она задумалась о том, что готовит ей сегодняшний день, но быстро опомнилась и выбросила эти мысли из головы. Что бы ни случилось, это не имело никакого отношения к логике и здравому смыслу. Брунель может обращаться с ней как с гостьей и показывать поместье или запереть ее на несколько часов в парилку возле сарая, как это случилось на второй день ее пребывания в этих краях.Модести понимала, что за такими крайностями есть свой замысел. Отсутствие логики само по себе было вполне логично. Брунель поставил целью не просто сломить ее сопротивление, но в конечном счете поработить целиком и полностью, установить ту самую связь, которая порой возникает между хозяином и рабом. Чередование мягкости и жестокости было первой стадией процесса перевоспитания. Он хотел лишить ее ориентации, заставить иначе оценить самое себя.В горле Модести пересохло, она подошла к столику и налила в стакан воды из кувшина. Это, по крайней мере, входило в число предсказуемых элементов ее бытия. Однажды они заперли ее на сутки без еды, но воды не лишали ни разу.Модести взяла со столика заколку для волос, отогнула край ковра на полу. Она пыталась начертить на половице план Бонаккорда. В первый день Брунель провез ее на машине по поместью, рассказывая, где что находится, словно она была дорогой гостьей. Тогда ей это показалось чем-то ирреальным — как, впрочем, продолжало казаться и теперь.Когда они приземлились в Кигали, она не смогла ничего предпринять. Первым из самолета вывели Джайлза. Ему коротко и ясно объяснили, что, если он попытается совершить какую-то глупость, Модести Блейз погибнет. Когда же Пеннифезера увезли в первой машине, ей, в свою очередь, сообщили, что они убьют доктора, если она решится оказать сопротивление. С тех пор она не видела Джайлза и не спрашивала, где он. Спрашивать о чем-либо — будь то еда, вода или местонахождение Джайлза Пеннифезера — было не только бессмысленно, но и опасно — это могло быть воспринято как первые признаки послушания.Но ей обязательно следовало самой установить, где они держат Джайлза, и лишь потом пытаться обрести свободу. Но прошло пять дней, а она по-прежнему пребывала в полном неведении на этот счет.Модести закрыла глаза и попыталась воскресить в памяти расположение поместья. Да, поместье было неплохо спланировано. Дом фасадом выходил на юго-восток. Длинное двухэтажное здание с двумя крыльями или флигелями. Ее комната была в конце южного флигеля. Дом был деревянный, напоминавший баварский сельский дом, с низкой крышей, нависавшей над балконами. Но его деревенская внешность была обманчивой. Внутри царила дворцовая роскошь, дом обладал всеми современными удобствами. Стены отличались отличной звукоизоляцией, имелся кондиционер и большая холодильная камера. Было видно, что здесь поработали специалисты в области дизайна и что хозяин не поскупился на расходы. Дом находился на небольшом возвышении, и из него открывался вид на поросшую травой равнину. Дальше начинались горы, за которыми тянулись болота, поросшие папирусом. Между двумя крыльями был мощеный дворик, а дальше зеленел газон с цветочными клумбами, которые поливались садовником, благо с водой тут было неплохо.К югу от саванны раскинулись поля поместья, а за речкой, впадавшей в озеро Рверу, лепились домики поселка. Обрабатываемых земель в этих краях было очень мало, но, как успела заметить Модести во время поездки из аэропорта в Бонаккорд, Брунель не пожалел средств на мелиорацию и ирригацию и заставил землю приносить хорошие урожаи. На полях его поместья выращивали маниоку, сорго, кофе и земляные орехи.— Все это передается местным властям бесплатно, для последующего экспорта, — объяснил Брунель Модести. — И они рассматривают меня как благодетеля. Кроме того, тут выращивается все необходимое для того, чтобы прокормить местных жителей. Мы также разводим коз и овец.Модести подсчитала, что в поселке живет около восьмидесяти работников. Все они были из племени банту, и их привезли сюда из южных областей страны. Кроме того, сюда были доставлены человек десять негров из племени кикуйу, которые исполняли обязанность сторожей и охранников. Повар и четверо слуг в доме были китайцами и жили на первом этаже во флигеле за кухней. Брунель также пользовался услугами пятерых белых надсмотрщиков — двое были из Анголы, двое из Южной Африки и один из Англии. Они жили в центральной части дома, наверху.— Полезные работники, — заметил по их поводу Брунель. — Мне удалось внушить им отеческое отношение к туземцам и отучить то и дело пускать в ход плетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94