Однажды, когда мы сидели в маленьком ресторанчике на берегу моря, пили вино и ели жареную скумбрию, техник пристально поемотрел на меня и, помедлив, спросил:
– Земляк, вам, видимо, что-то от меня надо? Я ведь давно догадываюсь, что вы оттуда. – И он кивнул головой в сторону наших берегов.
– Да как вам сказать, кое-что мне действительно нужно… Вы человек разумный и поймете меня. Скажу прямо: мне нужен план укреплений, которые воздвигают союзники на европейском берегу Босфора. Что касается расходов, то я, разумеется, все оплачу.
Мы помолчали, мой собеседник барабанил пальцами по мраморному столику.
– За полный план укреплений я мог бы предложить, скажем, десять тысяч американских долларов.
– Уважаемый земляк, видимо, вы плохо представляете, чем все это пахнет? – усмехнулся техник.
– Что бы ни случилось, вы будете в стороне. За это могу ручаться вам головой.
– В случае провала не миновать виселицы, а меня, признаться, это не устраивает. К тому же я вовсе не герой…
– Но вам лично ничто не угрожает. Нас ведь только двое, свидетелей нет. Подумайте сами, какой мне смысл выдавать вас, если я даже попадусь?
– Заставят, – мрачно сказал он.
– Нет уж, вы плохо знаете нас.
– Разве вы не такие же люди, как и все? – спросил он.
– Конечно, такие же, но несколько из другого теста и ради своих идей пойдем на любые испытания.
– Это правда, я слышал, что вы такие же фанатики, как первые христиане.
– Сравнение, правда, не очень удачное, но дело не в этом.
– Я понимаю, вы – атеисты. Однако вернемся к существу нашей беседы. К сожалению, я пока ничего не могу сказать вам. Нужно хорошенько подумать.
– Я вас не тороплю.
Техник колебался, и нужно было дать ему увериться, что__лично ему не грозит никакая опасность.
Простившись с ним, я вспомнил о контрагентах моего тебризского отца, торгующих коврами в крытом базаре.
Стамбульский крытый базар – это целый мир запутанных ходов и галерей, целый лабиринт, к тому же погруженный в полумрак. Воздух здесь тяжелый, окон нет, и свет проникает лишь через узкие отверстия в крышах коридоров.
В крытом базаре Стамбула продается все – от ярких персидских ковров и великолепных ювелирных изделий ручной работы до французских духов. Здесь множество харчевен, кондитерских и кофеен. Менялы тут же за столиками обменивают валюту любого государства, и под солидный залог у них можно получить заем.
Незнакомому с крытым базаром легко запутаться в нем, торговые ряды не имеют ни названий, ни нумерации, ни каких бы то ни было указателей.
Купцы встретили меня радушно, как старого знакомого, по обычаю, заказали турецкий кофе и стали расспрашивать о здоровье моих дорогих родителей в далеком иранском городе Тебризе. Попутно они сообщили, что привезенную мной партию ковров уже продали с большой выгодой.
Убедившись, что нас никто не подслушивает, я спросил купцов, знают ли они техника-строителя.
Компаньоны переглянулись и ответили, что хоть и знакомы с техником, но им неудобно вмешиваться в это дело.
– Вы-то уедете, а нам жить здесь и работать, – сказал один из них.
– Как же быть? Сами понимаете, нам терять время нельзя.
– Мы подошлем к нему надежного человека, – пообещал, подумав, один из купцов.
Мы условились, что я больше не приду к ним в лавку, а в случае надобности извещу запиской.
Купцы, видимо, кое-что успели, так как при следующей встрече техник заявил, что готов помочь нам.
– Денег я не возьму, – сказал он, – ни при каких условиях.
– Почему же?
– Видите ли, получив деньги, я как бы становлюсь продажным шпионом. Будем откровенны. Получив от меня план укреплений, вы передадите его туркам, а мне совсем не хочется помогать им. В тысяча девятьсот пятнадцатом году турки вырезали полтора миллиона армян, в том числе и моих родителей. Сам я чудом уцелел, при помощи добрых людей получил образование и стал строителем.
– Разве можно сравнивать Мустафу Кемаля с Талаатом или Энвером, руководившими движением младотурок? Поймите, мы кровно заинтересованы в том, чтобы с нами от Эрзерума, Трапезунда и до Стамбула граничила революционная Турция. Мы помогаем и будем помогать кемалистскому движению в интересах революции, это наш интернациональный долг.
– Спорить с вами не стану, – сказал техник, вздохнув. – План укреплений я дам, в тех, конечно, пределах, что мне известны. Но только вам, понимаете, только вам, а не туркам. А вы можете поступать сообразно вашим интересам. План я нанесу на папиросную бумагу и через три дня вручу вам.
Мы договорились, что он положит план в пачку сигарет, а при следующей встрече мы обменяемся пачками.
Три дня спустя, уже под вечер, мы сидели в местечке Бебек, в маленькой кондитерской на берегу моря, и ели мороженое. Закурив, мы незаметно обменялись пачками сигарет. А вскоре я простился с техником и вышел на набережную, уже опустевшую в этот час. Я волновался: не провокация ли все это? Уж очень легко, притом без всяких затрат, удалось получить такой важный документ.
В полупустом вагоне трамвая я мысленно сказал себе: «Каким нужно быть последним дураком, чтобы сесть в трамвай с таким опасным документом в кармане! Полицейский у входа вагона, полицейский у выхода, и ты в мышеловке». Я соскочил на первой же остановке, пересел в проезжавший пустой фаэтон и опять мысленно обругал себя дураком: ведь все извозчики Стамбула состоят осведомителями в полиции.
В аристократическом квартале Осман-бей я расплатился с извозчиком и дальше пошел пешком. Меня не покидало чувство, что в кармане не пачка сигарет, а взрывчатка. Что и говорить, в случае провала десять лет каторги на Мальтийских островах, а пожалуй, и виселица обеспечены.
1 2 3 4 5 6