...Балтика встретила нас шквальным ветром и штормом. Серо-зеленые волны набросились на «Обдорск», лишь только он пересек створную линию, как черту старта перед многомильным пробегом из северного полушария в южное. Но «Обдорск» устоял перед этим яростным натиском и, раскачиваясь из стороны в сторону, побрел по бурному морю. В своих мечтах о дальних тропических краях, мы как-то забыли, что, прежде чем достичь их, нужно миновать бурное Балтийское море, проливы, Северное море, Ла-Манш, наконец, Бискайский залив, который бывалые моряки называют не иначе, как «кладбищем кораблей». И разобиженные водные бассейны жестоко мстили нам – сутки за сутками изматывали утомительной болтанкой, ураганными ветрами, бесконечными штормами.
Но вот остались позади проливы, Северное море, Ла-Манш. Осталась за кормой первая тысяча миль, миновала первая неделя похода.
Вернулся из рубки Жаров. Он там подсчитывал, сколько нам осталось еще до места работы.
– Входим в Бискайский... Пропустит или нет? – говорит он и задумчиво добавляет: – Мне всегда везло. Четыре раза проходил его, и ни разу как следует не тряхнуло.
– Мне тоже «везло», – неохотно поддерживаю разговор. – Всегда попадал в такие ураганы, что... В общем пропустит... дожидайся!..
Но ждать долго не пришлось. Уже к вечеру поднялся сильный ветер, волнение усилилось до восьми баллов, небо затянули плотные облака, то и дело обрушивающиеся в волны холодными ливнями.
Бискайский залив, снискавший себе самую дурную славу у моряков нашей планеты. На его илистом дне покоятся сотни погибших кораблей. Где-то там, под нами, в глубине лежат полусгнившие каравеллы, многопушечные бриги, стремительные чайные клиперы, пиратские бригантины. А рядом с ними ржавеют, с каждым годом все глубже и глубже погружаясь в ил, колесные пароходы конца прошлого столетия, военные суда времен первой и второй мировых войн, пассажирские лайнеры и многие большие, маленькие, парусные, паровые и дизельные рыбацкие суда. И не проходит года, чтобы эта ужасная коллекция не пополнилась какой-нибудь трагической новинкой.
Бискай. Вечные штормы, ураганные ветры, быстро меняющие направление; кажется, что они вообще дуют со всех сторон. Ветры приводят в движение воду, и она вскипает, как в каком-то фантастическом гигантском котле. Волны налетают со всех сторон, бьются в стальные бока судна, подбрасывают его на свои зыбкие вершины и с ревом обрушивают вниз, в мрачные пенные ущелья. Волны подстерегают судно; они ждут, когда же на корабле что-нибудь случится? Может, «скиснет» двигатель, откроется течь или откажет рулевое управление? Тогда взбесившаяся вода разобьет судно вдребезги, в щепы разнесет надстройки, наполнит трюмы водой, и Бискай получит еще одну жертву...
Да, Бискайю не хотелось нас пропускать: всю долгую ночь нас трепал отчаянный шторм, и судно делало в час едва полторы-две мили! Ужасная бессонная ночь; теплоход, как запаянная консервная банка, прыгал по волнам: ни встать, ни сесть, ни лечь. Под утро я все же заснул. Сон был кошмарным: как будто кто-то засунул меня в темный, душный мешок и крутит-вертит во всех плоскостях, во всех направлениях... Потом страшный удар.
– С добрым утром! – слышу я голос Жарова. – Ты уже за койку удержаться не можешь?
Я сажусь на диван, стискиваю руками гудящую голову.
– Ну, на черта нам эти тропики? – продолжает Виктор. – Сидел бы сейчас в институте, в теплом кабинете, писал бы диссертацию. А ты бы рыб опилками начинял... и никакой тебе качки. Хорошо!..
– В последний раз иду в море, – угрюмо говорю я, вытирая со лба липкий пот.
– М-да... – неопределенно поддерживает разговор Жаров, а потом хлопает меня по спине ладонью. – Ладно, хватит! Пойдем-ка в лабораторию, посмотрим, как там дела.
Лаборатория. Конечно, это сказано слишком громко, но все же для такого небольшого судна, как наш тунцелов, помещение в носовой части теплохода, отведенное для «научников» (так нас именуют на судне), вполне удовлетворяет наши запросы. Натянув на себя теплые свитеры, мы выходим из каюты и спешим по коридору на палубу. Мне кажется, что во время шторма на судне это самое опасное место. С одной стороны коридора тянутся двери кают. Если во время наклона теплохода на левый борт нечаянно схватиться за какую-нибудь ручку, дверь мгновенно становится ловушкой – распахивается, и ты со скоростью снаряда влетаешь в каюту. Очередной наклон, теперь уже на другой борт, и тебя швыряет на пожарный гидрант, в глубокий люк машинного отделения или в темный и узкий коридорчик.
...Стукнувшись плечом о металлический выступ в конце коридора, я с трудом открываю железную дверь, и мы выскакиваем на палубу. Справа и слева над ней вздымаются ярко-фиолетовые, обрамленные белой гривой холмы; то один, то другой из них обрушивается на судно, и вода стремительно проносится через дощатый палубный настил, а потом долго урчит и булькает в клюзах. Выждав момент, мы перебегаем палубу и, распахнув дверь лаборатории, шмыгаем в нее, как мыши. Дверь с грохотом захлопывается за нашими спинами, опоздавшая волна с недовольным рыком прокатывается по палубе и выплескивается в океан.
– Привет, парни! – бодро слышится нам навстречу.
Это Юра Торин, инженер-гидролог, один из шести членов нашей научной группы. Он сидит на груде ящиков и орудует ножовкой: вносит некоторые конструктивные изменения в свое рабочее место. У него и у Саши Хлыстова, инженера-гидрохимика, самое сложное и хрупкое оборудование: несколько ящиков пробирок, колб, банок, бутылей с дистиллированной водой и реактивами. И все это нужно установить таким образом, чтобы необходимое оборудование было под рукой и не боялось никаких бурь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71