Уилл помедлил. Дыхание его вернулось к норме, но грудь по-прежнему вздымалась, когда он посмотрел на двоих мёртвых солдат в лужах растекающейся крови и на двух девушек, отпрянувших за чан, все ещё нагих, все ещё прекрасных, все ещё детей.– Можешь утопить их, – посоветовал Юраку. – Так будет лучше всего.А ещё в этом замке были его сын и мать его сына. Они должны умереть в надвигающейся бойне. Но есть ли у него какой-нибудь выбор? Кук японец он не удался. Как европеец он спас свою жизнь.Или его жизнь всё равно была бы спасена непредсказуемыми поворотами японской политики?– Мы можем запереть их, – предложил он,– Вы сошли с ума? Их услышат сразу, как только мы выйдем отсюда.– В таком случае, мой господин Юраку, мы должны помешать плану Тоетоми. Нам не обязательно уходить вдвоём – грести в лодке не имеет смысла, её все равно снесёт течением. Более того, один человек имеет больше шансов выбраться отсюда незамеченным.– А вы?– У меня здесь ещё есть дело.Юраку в задумчивости потянул себя за бороду.– Я дарю вам жизнь, а вы снова отрекаетесь от неё? Зачем, Андзин Миура? Вам никогда не достать Норихазу.– Но он ещё в крепости?– Он командует гарнизоном вместе с принцем Хидеери. Уилл кивнул:– Хорошо. Сделайте так, чтобы он захотел удостовериться в моей смерти. Прошу вас, господин Юраку. Идите, пока это возможно.Юраку заколебался, глядя на меч в руке Уилла.– О, возьмите своё оружие. Достаточно того, что я удостоился чести воспользоваться им.– Тогда оставьте его себе. Вы владеете им лучше меня. У меня останется только короткий меч – это всё, что понадобится мне, если я попаду в руки Тоетоми. Удачи вам, Андзин Миура. – Он отворил дверь, прислушался и шагнул в коридор.Девушки жались друг к дружке. Кровь растекалась по полу комнаты, уже почти касаясь их ног, и они по-детски поджимали их, не сводя с Уилла широко открытых глаз.– Оставайтесь здесь, – приказал он. – И запомните: если вы поднимете шум, я вернусь за вашими головами.Он поднял целое копьё, подошёл к двери и замер, прислушиваясь. Снаружи слышался какой-то шум, но он шёл откуда-то сверху. Тоетоми, идущие в бой. А что делать ему? Остановить сражение ему, конечно, не по силам.Не приходится даже мечтать о том, чтобы как-то помешать их планам, – это теперь в руках Оды Юраку. Так что же ему остаётся? Его рука сжала эфес меча. Только умереть, потому что жить после всего перенесённого там, в темнице, просто невозможно. Но умереть, забрав с собой и её. И, возможно, других. Теперь-то он мог ненавидеть. И теперь у него в руках есть средство осуществить свою месть. Два мёртвых солдата разбудили в нём аппетит.Он закрыл за собой дверь, подкрался к лестнице, взглянул вверх. Там были люди, он слышал их голоса и звон оружия. Значит, это будет быстрый конец. Он не сомневался, что здесь он останется жив, – сама ненависть будет нести его вперёд и вверх. Но тревогу они поднять успеют.Он начал взбираться по лестнице – медленно, неслышно. Меч он держал в левой руке, правая сжимала копьё. Он выбрался на площадку, и три стражника в изумлении уставились на него. Три стражника и ещё один мужчина – большой, сильный, с телосложением борца сумо и одетый точно так же, лишь в набедренную повязку. Человек с длинным мечом в руках. Палач, Ожидающий свою жертву. Уилл метнул копьё, и оно вонзилось в живот палача. Тот задохнулся от боли и упал лицом вниз, сжимая руками древко, разорвавшее его внутренности. Древко стукнулось об пол, и покрытый кровью стальной наконечник вышел из его спины. Но к тому времени на него никто больше не обращал внимания. Перехватив меч обеими руками, Уилл ступил в центр помещения, чтобы иметь возможность маневрировать. Его руки были длинней, он превосходил их силой и ростом, и на его стороне было преимущество внезапности. Кровь брызгала в разные стороны, сталь лязгала о латы, а один раз даже наткнулась на другую сталь. Раздавались крики боли и гнева, шипящие звуки выдыхаемого воздуха. Потом всё стихло.Брызги крови запятнали его кимоно, растекались по его лицу, волосам. Чьей крови? Во всяком случае, не его. Он побежал вверх по лестнице, стремясь выбраться на верхние этажи башни, хватая воздух ртом; сердце его пело от возбуждения. В последний раз, когда чужая кровь запятнала его руки, ему стало дурно от ужаса. Когда это было? Пятнадцать лет назад.Ещё один этаж и пустая площадка. Но он уже находился наверху и теперь осторожно перебегал от одной двери к другой, выглядывая из окон во двор крепости. Самый пустынный двор, какой он когда-либо видел. На мосту у ворот были солдаты, но как их мало! И как они поглощены зрелищем происходящего внизу, в гарнизонном городке. Все остальные мужчины собрались сейчас у главных ворот, ожидая сигнала к бою.И вот, разливаясь по округе, забился в каменных ущельях рёв множества сигнальных рожков, поддержанный мощным воплем толпы. Битва началась. Первая битва.Откуда-то снизу тоже донёсся звук – тонкий, подвывающий крик. Две служанки решили, что он уже достаточно далеко. Но теперь это уже не имело значения. Слушать их всё равно некому.На следующую площадку он поднялся уже со спокойным дыханием. Как тихо вокруг, как мирно и спокойно в этой башне. Он жив и будет жить столько, сколько захочет. Потому что, кроме женщин, наверху никого. Он мог двигаться вперёд и убивать, убивать, убивать, сколько душе угодно. Едогими. Дзекоин. Она часто приходила к нему. О да, он жаждет её смерти. Другие женщины, улыбавшиеся его крикам и страданиям. И Магдалина. Магдалина. В конце концов, зачем он затеял это восхождение, это сумасшедшее, кровавое предприятие? Или он стал прежним романтическим мечтателем, собравшимся кинуть женщину на плечо и прорубать себе дорогу к свободе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145