Бегали я, Софья Васильевна и Вася. Виктор Иваныч нездоров: он плохо перенес гуляш. Сашина бабушка тоже прихворнула. Она сказала, что в Горьком купила яичек для ребенка, а ей самой уже не много надо.
Мы пошли в ресторан, чтобы съесть горячего супа, но дверь была заперта. Однако Раечка была внутри; мы слышали, как она обвиняла Валю из нижнего ресторана в нехватке двух бокалов. Мы долго стучали. Маленький Саша кричал "Здравствуйте!" и "Откройте!". Раечка сначала не отзывалась. Но потом объяснила нам через дверь, что надевает на стулья чистые чехлы и ей некогда. Я спросила, можно ли прийти позже. Раечка громко удивилась: неужели ж она позволит кому-нибудь сесть на все чистое? Виктор Иваныч внезапно закричал: "Я, наконец, требую как пассажир, заплативший за каюту..." Раечка спокойно сказала в щель: "Не психуйте, папаша. Сознательность надо иметь!"
Ели всухомятку в каюте. Пили кипяток. Нам очень повезло, что пока работает кипятильник. Потом Алеша пошел ходить по палубе: ему всегда легче, когда он ходит. На палубе холодно, но по коридору ходить нельзя: проводницы учитывают грязное белье. Везде разложены простыни, наволочки и одеяла. Я немного погуляла с Алешей. Над нами мыли из шлангов капитанскую палубу.
Вечером у Виктора Иваныча был небольшой сердечный приступ. У Сашиной бабушки температура. Видимо, грипп. Студент Вася внезапно отказался выходить из каюты, хотя он ничем не болен. Лежит и смотрит в потолок. Зато маленький Саша весел, бодр, кричит: "Здравствуйте!" – и кувыркается в коридоре на грязных простынях.
Когда совсем стемнело, сидели в музыкальном салоне. Там тепло и не все лампочки вывинчены. Нам повезло, что его еще не закрыли. Это, видимо, потому, что обслуживающий персонал в часы досуга любит играть там в карты.
Пятый день. Спали плохо. Укрыла Алешу поверх одеяла двумя ковбойками, юбкой, блузкой и брюками. Сама сняла со шкафа пробковые спасательные пояса и укрылась ими. Очень повезло, что они есть. Топить не будут. Механик сказал, что последний рейс, топлива взяли мало, а на похолодание никто не рассчитывал.
Утром пытались проникнуть в нижний ресторан, но официантка Валя, забаррикадировав дверь, надевала на стулья чехлы. Сашина бабушка поручила мне сбегать на кухню и Христом-богом просить сварить для ребенка яички. Но мне сказали, что плиту не топят: приступили к учету кастрюль, сковородок и уполовников. Саша ел сырые яйца, но говорят, это полезно.
Шестой день, и последний. Грызли сухари, запивая кипятком. Сидим по каютам, прислушиваясь к шагам проводницы. Она прохаживается, бренча ключами и раздумывая, что бы еще учесть. Дело в том, что учет белья закончился, пустые каюты тоже убраны и приготовлены к сдаче, так что очередь, видимо, за нашими каютами. Каждую минуту могут отобрать постельное белье, но мы решили бороться: ехать еще больше суток, а совсем без одеял будет холодно. Алеше, который все равно ходит по коридору, поручено не спускать глаз с дверей обоих туалетов. При попытке со стороны обслуживающего персонала закрыть туалеты на учет Алеша должен сопротивляться и звать нас на помощь. Все эти распоряжения отдала Софья Васильевна. Удивляюсь ее мужеству. Питается только кипятком, но энергична, деловита, ходит за Виктором Иванычем, лечит Сашину бабушку. День ясный, но холодный. Сидеть нельзя, очень дует по ногам. Я лежу, укрывшись одеялом и поясами. Один раз мне почудилось, что в замочной скважине блеснул глаз проводницы и тихо повернулась ручка двери... В другой раз показалось, что кто-то заглянул в окно. Видимо, и у меня сдают нервы.
Шум воды усилился: приступили к мойке нашей палубы. Ее поливают из шлангов сверху. Я согрелась и задремала. Очнулась от криков. Сбросив пояса, я выглянула в окно и увидела, что вместе с палубой поливают маленького Сашу. Видимо, мальчик, ничего не подозревая, вышел на воздух поиграть. Я хотела было кинуться на помощь, но тут же увидела Сашину бабушку. Она мчалась по лужам, вздымая брызги, растрепанная, в развевающемся халате. Схватив ребенка на руки и ловко уклоняясь от преследующей струи, бабушка вбежала внутрь. Там ее уже поджидала Софья Васильевна с одеялами наготове. Удивительный человек. Никогда не теряется и делает как раз то, что необходимо!
После этого случая палубу перегородили скамейками и веревками и нам запретили там гулять. Очень предусмотрительно, по-моему. А то еще кого-нибудь могут облить.
День закончился тем, что мы все-таки, разыскав Раечку (она уже все сдала, убрала и наслаждалась законным отдыхом, вышивая крестом), попросили ее принести нам сколько есть порций зернистой икры. Раечка сказала: "Давно бы так!" Икра была совсем сухая, но питательная.
Вечер. Темно. Слышно, как проводницы, отчаявшиеся проникнуть в наши каюты, убирают музыкальный салон.
Последняя запись. Это я уже пишу в Москве, куда мы приехали из Уфы поездом. На юг мы не попали, потому что в самолете надо сидеть, а Алеша сидеть совсем не может. Но в общем нам повезло: доехали благополучно. Алеша в клинике, Виктор Иваныч тоже, а Сашину бабушку уложили в больницу в Уфе. Алеша пишет письмо министру речного флота: «Когда мы плыли, мы везде видели плакаты, призывающие речников бороться за лучшее обслуживание пассажиров. Может быть, они перестанут бороться, а начнут просто по-человечески к нам относиться, предоставляя нам за наши деньги (простите эту подробность) то, на что мы имеем законное право? Обслуживающий персонал теплохода требовал от нас сознательности: у них, дескать, последний рейс. А у нас-то ведь отпуск! За что же нас его лишили?»
Сегодня я посетила Виктора Иваныча. Он, оказывается, тоже пишет письмо.
1 2 3