Полинка, правда, все порывалась напоследок оставить в переходе какую-нибудь надпись (варианты: банальный — «Миха и Поля были здесь!», самокритичный — «Полина — крутая дивчина! Мишка — филологишка!» и т. д.), но я ее отговорила.
Очередь Полины
Мы вылезли из-под земли аккурат на улице Козодоева, как я и обещала Мишке. Она не разрешилг мне намалевать что-нибудь на стене для будущих поколений, даже моя слезная мольба о том, что моим будущим детям нужен будет повод для гордости мамочкой, не прокатила. Ну и ладно! Она, Миха, у нас такая! Идейная!
Вообще-то улица Козодоева не самое приятное место для прогулок, особенно ночью. Фонарей нет и в помине, они здесь долго не задерживаются — лампочки тут же бережно выкручивают, а столбики сдают в пункт приема цветного металла. На всю округу один участковый Кукуев, который вылезает из-за, а точнее, из-под рабочего стола только затем, чтобы доковылять до ближайшего магазинчика за водкой. Так что, сами понимаете, линять отсюда надо было побыстрее.
Но слово «быстрый» к Михе никогда не относилось. Вот и сейчас она застыла прямо над дырой в земле, откуда мы выползли, и сосредоточенно размышляла о смысле жизни, не меньше. Так, сейчас она окончательно в себя откатится, а мне что делать? Сесть в позу лотоса, растопырить пальцы и унестись в нирвану? Ну уж нет! Поэтому я заорала подруге в самое филологическое ухо:
— Мишка! Если слышишь — пошевели копытами! Если будешь шевелить ими ближайшие метров триста, будет тебе счастье!
Миха встрепенулась, ну прям как мой Вася, когда его от монитора отковыриваешь, и обиженно заявила:
— Я не глухая — вовсе не обязательно так орать!
— Отнюдь! — вежливо не согласилась я, вспомнив еще одно слово из лексикона дикторов телеканала «Культура». — Отнюдь, Михайлина Микаэловна! Если вас периодически не встряхивать, так и будете чакры в нирвану растопыривать, а у нас сейчас не та ситуация! Короче, гребем отсюда, и мобильнее!
Миха, конечно, еще тот стоп-кран, зато покладистая. Вот и сейчас она продемонстрировала готовность следовать за мной, и мы резво, то есть насколько позволял Мишкин темперамент, зашагали приблизительно по направлению к городскому рынку (оттуда до дома рукой подать). Но не успели мы проковылять и ста метров, как сзади послышался уже-до тошноты знакомый стук копыт. Мы застыли на месте, как две паралитички, внезапно вытащенные из-под капельницы. Даже моргалось с трудом. Мишаня побелела, как свежеснесенное яичко, и, кажется, опять всерьез подумывала о том, чтобы расплакаться. Я же разъярилась.
Мать моя женщина, бабуля-коммунистка! Мы, Кузнецовы, никогда не показываем задницу врагу, а, идем напролом, готовые накостылять ему в чихальник, чтоб жизнь раем не казалась! Мне — убегать?! Мне, чемпионке города по боксу?! Мне, в первом раунде отправившей Борю Боровкова по кличке Боров в такой нокаут, что в себя он пришел только потому, что боялся умереть, не оставив завещаниях! Мне бояться какого-то помешанного толкиениста на кобыле?
А чувак уже колоритно вырисовывался впереди.. Мишаня окончательно застыла и отъехала в себя. Ничего, сейчас это нам на руку! Может, в обморок грохнется — вообще круто будет!
Так вот, приближается этот крутой, как яйцо, перец к нам, двум простым девчонкам. Ой, а понту-то, как у моей двоюродной тетки, когда ей в перестройку удалось оторвать итальянские сапоги! Весь из себя парнишка в черном, плащик сверху навешен на худые ключицы (отличный скелетец, кстати, в анатомичке из него могло бы получиться прекрасное наглядное пособие). Мордан из серии «сладкий и гадкий», волосенки зализаны. На личике улыбочка, ну-у, чувак небось прется от сознания собственной значимости! Сейчас мы ему врежем по раздутому самомнению! И я бесстрашно бросилась исполнять задуманное!
Не успел этот кобелино что-то проквакать, как я хватанула его за плащик и с силой дернула. А силы— то мне не занимать, поэтому прибалдевший пацан черной кучкой рухнул к моим кроссовкам, задергав запутавшимися в стременах ножонками. Для верности я приложила-таки чувака по самомнению (детей ему усыновлять теперь придется), выковыряла его из стремян и потащила как трофей к Михе. Кобыла растерянно затопотала сзади.
Миха как стояла скульптурой «Плач эстонских детей», так и продолжала стоять, испуганно таращась на мои подвиги.
— О! — Я свалила субтильную матерящуюся тушку к ее ногам. — Гля, какой урка на сивке-бурке! Че с ним делать будем? Отметелим в бессознанку или с родителями знакомиться поведем?
— Только не с родителями! — провыл пленник.
— Молчать, отстоище, когда женщины разговаривают!
Но у Михи, кажется, пропал дар речи, поскольку, кроме невнятного кряканья, я от нее ничего не добилась. Чувак продолжал хвалиться красноречием, только все как-то странно, вроде: «Подлые бабы, вам не одолеть меня! Я послан такими силами, одно только упоминание которых повергнет вас в трепет!» Мне надоело слушать это вольное переложение Толкиена, поэтому я легонько съездила парнишке ногой по зубам. Тот оказался понятливым и затих.
Вообще-то я очень миролюбивая по натуре, перевожу старушек через дорогу, стараюсь не хамить в ответ кассирам и продавцам, хоть они этого частенько заслуживают, даже оставила в живых всех моих бывших учителей, эту кучку садистов и маньяков. Но если меня разозлить, как вот сейчас, то во гневе я страшна. Вася обычно в такие моменты старается изобразить дискету и заползти в дисковод.
Я задумчиво глянула на пытающегося выпрямиться пацанчика. Ишь как старается, мормышкин хвост! Только я плащик-то ногой придерживаю, а ножки у меня ой тяжеленькие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105