Тогда пригрозили, что ежели она своей вины не скажет, то будут ее пытати накрепко. Тогда Настька повинилась да сказала, что истинно она в ведовском деле сведуща, только боярина Тутуева не привораживала, сердце не отнимала, потому что у боярина сама женка-то с лешавкой лесной рожею схожа и что сама она, видать, мужу своему глаза отвела. Шум-то поднялся страшный, да Настька возьми да и отведи глаза окольничему. Пока Тутуиха орала, тот Настьку через огород-то и вывел. Повелел ей бежать из Москвы подале, а потом вернулся, пошел к себе в светлицу да и повесился. Настька с перепугу на него сильную тоску навела».
Таких сказов было немало. И про Феклицу Убогую, что килы водой заговоренной смывала да одному плохо отделала, и про Верку Козлиху, что «торговым людям на мед наговаривала да пить давала, и от того на товары их купцы скорые бывают». Заканчивалось все одним и тем же — наши ведуньи рано или поздно покидали свои дома и бежали на историческую родину, в Семипендюринск, где их никто не трогал.
Вообще-то ведовство в России сначала не считалось чем-то сверхъестественным. Церковная власть смотрела на чародейство очень мягко и в отличие от западной церкви не требовала сжигания ведьм на костре. Ведовство рассматривалось церковными властями практически так же, как обычное преступление, повлекшее за собой определенный вред. Наказание за чародейство зависело от степени нанесенного ущерба. Ведьмы чаще всего отделывались штрафом. Пытки применялись уже позже и только в том случае, если «портили» кого-то из высокопоставленных особ, как в случае с Настькой. Обычные люди просто били неудачливой ворожее морду.
Но у нас неудачливых не было… Уже после Петра, когда тому приспичило перевести Россию на европейские рельсы, за ведьмовство начали сжигать, сажать в тюрьму и бить плетьми. Всекак в Европе, только с опозданием лет на сто. Из нашей Семьи опять никто не попался. Правда, был случай, когда одну нашу родственницу-ведьму затащили-таки на лобное место, чтобы побить плетьми. Она не растерялась, отняла разум у палача, так что тот начал себя сам избивать, а во всеобщей сумятице умудрилась сбежать. Палач истязал себя еще часа три, пока не упал замертво…
После подобных случаев Семья стала поосторожнее. Мы почти перестали принимать страждущих, лечили с опаской и вообще при каждом удобном случае старались сменить место проживания, пока все не собрались в Семипендюринске, где и осели. Нам вовсе не улыбалось быть растерзанными толпой или брать на себя грех еще нескольких смертей…
В Семипендюринске же до нас никто не мог добраться. Пробовали, правда, много раз… Где-то в начале девятнадцатого века до нас почти доехал какой-то чиновник. То есть доехал-то он до соседнего селения, где благополучно сменил лошадей, и на ночь глядя потрюхал в город, носивший тогда скромное нейтральное название Ведьмеево. А вот этого делать было совсем не надо… Когда часа через три карета все продолжала кружить по бесконечному лесу, чиновник догадался осведомиться у ямщика, «далече ли до места».
— А верст семь еще пендюрить! — весело откликнулся ямщик, хитровато поглядев на чиновника раскосыми зелеными глазами.
Ну чиновник плюнул и велел поворачивать обратно…
— ЖУПИК! — Возмущенный бас тетки Розы отвлек меня от мыслей о далеком прошлом. — Нашел себе подстилку! Встань, свиномордия!
Оказывается, нашему бульдогу чем-то приглянулась та самая вонючая книга, которую мы стащили с антресолей. Принюхавшись к «аромату», напоминавшему запах гниения сотни тараканьих тушек, Жупинька решительно уткнулся мордой в обложку, лапой пролистал несколько страниц и разлегся на развороте.
— Сгинь! — От теткиных децибелов тряслись декоративные тарелочки на стенах, но Жулик даже не моргнул, только повертел жирненьким задом, устраиваясь поудобнее.
С кряхтением тетка вылезла из-под уютного пледа и поплелась к Жупику, громогласно рассказывая о том, что в Китае ей довелось видеть, как из собак делают колбасу…
— Пошел, пошел! — Тетка Роза подергала Жулика за длинное ухо (мы не стали их купировать, чтобы не травмировать собачку).
Жупик растопырил косолапые лапки, обхватил новую подстилку поудобнее и даже попытался гавкнуть на тетю.
— Ах так! — забасила раззадорившаяся тетка. — Ну погоди у меня, жировик!
Тетка нагнулась пониже и внезапно хрипло залаяла. Жупик прижал уши, втянул короткий хвостик, зажмурился и бочком слез с книги.
Бабуля Виолетта не преминула среагировать:
— Розка! Га! У мене кобель недавно сдох…
— Тетя, не продолжайте! — хохотнула тетка Роза, разглядывая Жупиково лежбище.
Она пролистала еще несколько страниц и недоумевающе приподняла бровь.
— А где у нас записи за 1818-й год?
— Нету! — тут же отозвалась мамуля. — Точно знаю, в этот год записей вообще не делали…
— Делали…— пробормотала тетка, листая вонючую книгу дальше. — Только с бумагой была напряженка, вот и писали все в одной книге вместе с заговорами…
— Что?! Там тоже хроника? — воскликнула тетка Ида.
— Похоже на то, — кивнула тетка Роза. — Вперемежку с записями заговоров и рецептов зелий… Вот, декабрь 1817-ro, январь 1818-го… апрель 1818-го…
Тетка замолчала и принялась внимательно читать записи.
— Что это за место
— Хотяевка? — вдруг спросила она. — Должно быть, где-то рядом…
Никто не знал. Деревни или села с таким названием рядом точно не было. Даже бабуля Виолетта не могла вспомнить ничего похожего. Внезапно тетка Роза издала хриплый вопль (с лампы навернулся амур, сверкая целлюлитным задом), схватила Жупика в охапку и смачно чмокнула в лысую макушку.
— Жопастый!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105