Увидев меня, Коля оторопел:
— Ро… Ро… Розочка?
Приятно, блин! Приятно, что я, сорокалетняя кошелка (а если подумать и повыпендриваться, то не совсем сорокалетняя), к тому же выпроставшая из себя двух огрызков, еще могу потянуть на Розочку… Меня даже муж так не называет, хотя уж это-то чудо не в счет, он уже давно живет с Цицероном и всей этой латинской шатией-братией.
— Колян!
— Роза!
Мы обнялись. При взгляде на мою первозданную красу у Коленьки совсем тормоза сорвало. Он засуетился, забормотал:
— Так рад… так рад, думал, уже забыла… Читал, читал твою монографию об эволюции рюшек, очень занимательно…
Ну хоть чай-то дрожащими ручонками мой бывший ухажер заварить догадался. С отчаянием топя сразу штук десять чайных пакетиков в заварочном чайнике в трогательный красный горошек, Коля помаргивал и явно не знал, что еще сказать. Я решила сразу перейти к делу, не дай бог, дойдет до: «А ты помнишь?», я ж повешусь. «Ой, Розочка, а ты помнишь, как мы с тобой джинсы варили у Сашки Хохлова? Тогда еще кастрюля взорвалась, ты была такая синяя, такая злая…»
Я закурила и, выпустив клуб дыма, призналась: — Я, Коленька, к тебе по делу…
Коля поддернул джинсы (вай, это не те ли самые, что мы тогда варили) и присел на табуретку рядом со мной — изображать потуги на героя-любовника. Покраснев, пристроил руку у меня на коленке:
— Роза, для тебя — все, что угодно…
Я старательно обтрясла пепел с сигареты прямо на его поползновенную ручонку. Коля намек понял, ручку убрал.
— Что-то серьезное? — проблеял бывшенький, обтирая пепел об коленку.
Я коротко изложила. Коля задумался, потирая макушку, прикрытую заметно поредевшими волосиками.
— Хотяевка… Были мы там с ребятами из археолого-исторического кружка. Знаешь, Розочка, я ведь кружок организовал, — скромно похвалился Коля. — «Любители-следопыты» называется, и ребятки у меня все такие умненькие…
Я покивала головой. Такие кружки сейчас редкость, а зная Колю, я могла с уверенностью сказать, что там действительно занимались делом. Сейчас как-то все больше каких-то «Мальчишей-плохишей», «Гадких проказников» или «Кровавых нацистов»…
— Вот мы и организовали туда маленькую экспедицию. — Коля вдруг багрово зарделся. — Но немножко не удержались, понимаешь, холодно было…
— Понимаю, нажрались, как суслики на морозе, — бесцеремонно прервала я страдания интеллигента.
— Короче, кто-нибудь из ваших следопытов до двух сосчитать мог?
— Обижаешь, Розочка, — надулся Коля. — Ленечка Озеров, тот вообще не пил, окрестности исследовал, даже доклад потом написал, рассказал, нам, что к чему… там было.
Прекрасно! Мальчики, конечно, оторвались по полной, но мне от этого проку мало.
— Где мне найти этого Ленечку?
— Полагаю, у себя на работе, — покашлял Коля. — Мальчик учится себе спокойно на истфаке, четвертый курс… Кстати, он сейчас дома, в Семипендюринске. Приезжал помочь матери с переездом, хочешь, дам тебе его новый адрес…
И даже не выслушав моего ответа, Коля кинулся в комнату, откуда вскоре послышалось лихорадочное шуршание и хлопанье выдвижных ящиков.
Я закрыла глаза и вздохнула. Потом помотала головой, задумчиво разлила перестоявшийся чай по чашкам (Колина — с вишенками, моя — с былинными мотивами) и покосилась на сомнительный батон и бодрящийся плавленый сырок. Нет уж, я лучше с сигареткой…
Интересно, я на всех своих бывших… производила такое же гнетущее впечатление? Вот Коленька тихо потеет, не знает, чем мне угодить, такое ощущение, что сейчас ноги целовать кинется. Алексиус тоже (хоть он, впрочем, не бывший, а постоянный) — чуть что, сразу на грудь и всхлипывать. «Ой, Роза, вита меа…», латинист хренов. А где, я вас спрашиваю, настоящие мужчины, куда все попрятались? В конце концов, я, может, тоже хочу на грудь и порыдать или не чай с дохлым батоном попивать, а шампанского со льда хряпнуть? Хотя: после той жуткой текилы… шампанское? Дура я, что ли? Да и не грозит мне сильный мужчина, с моим-то характером… Я ж кого угодно в бараний рог согну и «гуцулочку» выделывать заставлю.
Примчался Коля, взмыленный и счастливый. Потряхивая записной книжкой, выкрикнул:
— Вот, нашел! Козлякина, тринадцать, четыре…
Прелестно! Этот Ленечка еще и живет в нашем доме! Чего ради я, спрашивается, тряслась, ностальгировала, тащилась на своих двоих на другой конец города, когда могла спокойно подняться на второй и позвонить в четвертую квартиру? Хотя этим пусть племянница занимается, общается с молодежью. Я со студентами уже наобщалась вдоволь… Если мне память не изменяет, этот самый Озеров мне с пеной у рта доказывал, что разрезы на мужских сапогах вошли в моду не в семнадцатом, а в восемнадцатом веке…
— Сейчас там почти ничего не сохранилось, — просвещал меня Коля, вовсю уписывая батон с плавленым сырком. — Странно, но село опустело практически года за два. Судя по записям, его обитатели буквально семьями снимались с места. Более-менее реального объяснения этому нет. Есть, конечно, куча легенд, одна другой страшнее. И про то, что село прокляла какая-то ведьма, и, мол, будто бы упырь туда повадился… А еще говорят, будто там как-то организовали карательный отряд — вроде жечь колдунью из соседнего села, да отряд этот сгинул в лесных топях. Ну, знаешь, Гиблые Болота, в самой чаще… Хотяевка от них где-то километрах в пяти. Самое любопытное то, что вел отряд не наш поп, наших попов ведьмовство вообще всегда мало колыхало, а какой-то заезжий проповедник из католиков…
Я подавилась дымом:
— Проповедник? Коля, можно с этого места поподробнее?!
Коля склонил головку набок, припоминая детали и задумчиво ковыряя обертку от плавленого сырка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105