— молодцевато гаркнул эфемерный дух, выпятив грудь. Серебряные полумесяцы, в два ряда приколотые к ней, едва слышно звякнули.
— Почему она не идет?
— Ну… с точки зрения всеобщей концептуальности при…
— Джинн, — с нажимом произнес я.
— Рановато, — резонно заметил он.
Вот только мой желудок, не принимая в расчет доводы логики, настойчиво требует пищи. И желательно не пустого риса. Поскольку для меня кусок мяса, который нельзя потрогать руками, — выдумка, не говоря уж про такой, который и разглядеть-то удается с трудом
— И долго ждать?!
— Ляг поспи, время незаметно пройдет.
— Да не могу я заснуть!
— Хочешь, колыбельную песенку спою? — с энтузиазмом предложил он.
— Сомневаюсь…
— Закрой глаза. Вот так. Хорошо… И считай вслед за мной верблюдов. Только не вслух, а про себя.
— Каких верблюдов?
— Дромадеров.
— Кого-кого?
— Хорошо, — легко согласился раб сосуда. — Не нравятся одногорбые, считай двугорбых бактрианов.
— Да мне все равно, — признался я.
— Вот и замечательно. Готов?
— Да, — заложив руку за голову, ответил я.
— По пустыне шел ишак. Вах! А за ним верблюды. Сосчитай их и засни. Вах! Один верблюд по пустыне идет. Вах! Два верблюда по пустыне идет. Вах! Три…
До восемьдесят третьего я исправно повторял считалочку за джинном, потом перестал. На сто сорок седьмом у меня разболелась голова. До двести четвертого я терпел, а потом взмолился:
— Прекрати!!!
— Как?! — изумился джинн. — Ты до сих пор не уснул?
— Нет, — перевернувшись на бок, ответил я. — Что-то у меня голова болит.
— Это мы легко исправим…
— Не нужно, — поспешно отклонил я любезное предложение джинна. — Мне она дорога как память.
— Чья?
— Моя.
— О ком?
— Обо всем. О тебе, например…
Почесав мясистый стручок носа, джинн скосил глаза к переносице, надул губы.
— Да-а-а… уж, — проговорил он с кислой миной. Неужели не рад тому, что останется в моей памяти?
Может, обижается, что я его пробку не вернул? Так это мы мигом уладим.
— Кстати, джинн, относительно твоей пробки…
— Какой пробки?
— От кувшина, — пояснил я. — Ну, той, которую я нечаянно проглотил.
— И что с ней? — спросил джинн.
— Ничего. Я, конечно, не проверял, но думаю, что она сохранилась в первозданном виде.
— Где?
— Вон там, — указал я пальцем направление. — За деревцем.
— Пускай там и остается, — решил ультрамариновый дух кувшина.
— Как скажешь, — излишне поспешно согласился я, испытав моральное облегчение. — Как скажешь.
И растянулся на ложе, созерцая робкое мерцание первой появившейся на небе звезды. Крохотный бледно-голубой светлячок, зависший где-то в бескрайних глубинах космоса. Следуя его примеру, на темном полотне неба стали появляться другие светлые точки — звезды. Одни ярче, другие крупнее, они очень скоро украсили небосвод богатой россыпью холодных огней, поглотившей своим разнообразием индивидуальность каждого из них. Моргнув, я уже не смог отыскать ту, первую звезду, бросившую вызов тьме.
— Потрясающе, — прошептал я.
С каждым стуком сердца мое тело словно поднимается над землей, приближаясь к звездной россыпи. Необъятность безграничного простора окутывает сияющим коконом, как Драгоценный жемчуг крохотную песчинку. Начинаешь чувствовать себя частью чего-то действительно Великого и Вечного.
— Да… — согласился джинн. — Словно алмазное колье на загорелой дочерна груди прекрасной наложницы.
— Ничто человеческое не чуждо философам, — заметил я.
— Это ты к чему? — Перекрутившись словно веретено, ультрамариновый дух заглянул мне в лицо.
— А еще мог бы сравнить с осколками стекла на черном после дождя асфальте.
— А что, похоже? — поинтересовался джинн.
— Похоже, — вынужденно подтвердил я, поднимаясь, — но непоэтично.
Сказал и едва не пожалел о сказанном, ибо по своему скромному опыту могу утверждать с уверенностью: о поэзии и философии джинн может разглагольствовать бесконечно. Возможно, я немного и преувеличил, но то, что терпение слушателя заканчивается много раньше, чем поток мыслей джинна, облаченный в слова, — это точно. На этот раз дискуссия прервалась, не успев и начаться, джинн только и успел произнести:
— О поэзия!..
— К нам гости, — возвращая на грешную землю сознание философа из кувшина, воспарившее в невидимые выси, сообщил я.
Джинн тихонько ойкнул. Серебряный кувшин дрогнул и со свистом, словно пылесос, втянул призрачное тело внутрь себя.
Появившись из-за деревьев, темная фигура замерла на границе света и тьмы, словно в нерешительности или выжидая чего-то.
— Кто ты? — спросил я незваного посетителя, про себя предположив: «Наверное, кто-то из обслуживающего персонала храма дня Великого дракона и храма ночи Великого дракона. Разбери поди, чья очередь дежурить…»
Силуэт качнулся, но ответа не последовало.
— Эй! Ты меня слышишь?
Если незнакомец и услышал обращенные к нему слова, то вида не подал.
— Кто ты такой? — настойчиво повторил я вопрос, свешиваясь с края ложа. Рукоять меча мягко легла в ладонь, вселяя уверенность. А то мало ли что… Может, это агрессивный иноверец — антидраконист какой-нибудь. То, что Ольга про таких не упоминала, ни чем не говорит. Кому хочется вспоминать о плохом? Или засланный убийца злобных паразитов…
— Отай мой месь, — шепеляво потребовал пришелец, стремительно бросаясь ко мне.
Призрак из покосившейся башни брошенного замка, узнал я и, вскочив, стал в защитную стойку.
— За зубами пришел?
— Мой месь, — заявило беззубое привидение, позорящее весь свой род дезертирством с вверенного ему поста. Ибо доподлинно известно, что призраки не могут бродить по свету куда захотят, они привязаны к одному месту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119