— А не приходилось ли вам, достопочтенный брат, попробовать рому — ямайского или кубинского?
— Нет, капитан, — отвечал монах.
— О! Достопочтенный брат, вы много потеряли. Позвольте, однако, спросить о причине?
— Разве наше вино — не ответ на ваш вопрос? — Монах поднял свой бокал так, что на него упал косой луч солнца, пробивавшийся сквозь иллюминатор, и вино заискрилось, заиграло на свету.
Михель Шредер тоже поднял бокал.
— Смотрите, возлюбленный брат, это — ром. Хотите — обменяемся бокалами? Отведайте-ка лучше рому.
Поколебавшись картезианец взял бокал Михеля Шредера, принюхался, затем пригубил его содержимое и — отхлебнул приличный глоток. В следующий момент у него перехватило дыхание, монах разинул рот и выпучил глаза, не в силах произнести ни слова. Немного придя в себя, он совершенно неподобающим егоану образом воскликнул: «Карамба! «, что, вероятно, следовало понимать как признание достоинств напитка.
Бокал с ромом тут же пошел по кругу. Молчаливые братья не заставили себя долго упрашивать и с большим удовольствием пробовали новый для них напиток. Последствия этого легкомыслия не замедлили сказаться: монахи стали один за другим нарушать обет молчания — сначала робко, потом все смелее и смелее и в конце концов принялись петь и плясать. Венцель фон Стурза взял в руки лютню — и тут уж пустилась в пляс вся компания, к вящему удовольствию столпившейся на шканцах команды.
Карфангер, поначалу смеявшийся вместе со всеми над выходками подгулявших чернецов, вскоре посерьезнел: надо было думать, как достойным образом отправить преподобную братию в обратный путь. Малейшая ошибка в выборе средств могла обернуться непредсказуемыми последствиями в этой стране, где церковь обладала поистине неограниченной властью. И дернул же черт этого Михеля Шредера подсунуть им ром!
Карфангер обернулся к Шредеру:
— Пора сниматься с якоря, лейтенант. Из-за вашего эксперимента с ромом мы можем влипнуть в неприятную историю. Как вы собираетесь отправлять их с корабля?
Михель Шредер не растерялся:
— Помнится, когда этот фрегат несколько лет назад спускали на воду, были сказаны такие слова: «Да спасут тебя в трудную муту Господь и твои грозные орудия! «. Прикажите дать прощальный салют, адмирал, держу пари, что достопочтенные иноки от грохота пушек сразу придут в себя.
— Хорошо, попробуйте. И пусть поднимают синий флаг — сигнал к отплытию.
— Слушаюсь, адмирал! — отчеканил Михель Шредер и поспешил выполнять приказ.
На главной орудийной палубе засуетились готлангеры, фейерверкеры и канониры, подгоняемые констеблем. Они заряжали восьмифунтовые пушки и выкатывали их. Вскоре из первого орудийного порта метнулось пламя, оглушительно грохнул выстрел, и монахи от неожиданности умолкли, однако быстро пришли в себя и загорланили пуще прежнего. И второй выстрел не дал желаемого эффекта, больше того: они пришли в совершенный восторг, ринулись к пушкам и принялись отнимать у канониров дымящиеся фитили и требовать, чтобы им тоже дали выстрелить. Карфангеру не оставалось ничего иного, как позволить им это. Тут монахи и вовсе обезумели от радости; пушки разряжались одна за другой. Когда дошла очередь до старшего, выяснилось, что прозвучали уже все тринадцать положенных залпов. Однако глава монашеской братии не собирался отказывать себе в редком удовольствии выстрелить из пушки и упросил-таки Карфангера разрешить произвести четырнадцатый выстрел, правда, с условием, что картезианцы после него сразу же покинут фрегат, в противном случае им придется плыть с гамбуржцами до Малаги.
На том и сошлись. Бухнул последний выстрел, монахи дружно потопали к фалрепу, старший еще раз сердечно простился с Карфангером и его офицерами, осенив всех напоследок крестным знамением и провозгласив»Да пребудет с вами пресвятая дева! «, затем спустился в шлюпку за остальными, напутствуемый грубоватыми шутками матросов.
Паруса «Леопольда Первого» уже начали наполняться ветром, когда загремели пушки береговых батарей. Гамбуржцы насчитали четырнадцать залпов: понятное дело, испанцы не хотели показаться невежливыми, хотя, наверное, терялись в догадках относительно причин, побудивших гамбуржцев почтить их лишним залпом салюта.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
В декабре 1674 года шведы напали на Бранденбург. К тому времени уже почти все европейские государства воевали между собой. Для пиратов на всех морях наступила благодатная пора.
В Вест-Индии и в Карибском море бесчинствовал знаменитый вожак флибустьеров Генри Морган, имя которого наводило ужас на всех жителей Центральной Америки. Морган больше не ограничивался нападениями на торговые корабли и суда, доставлявшие в Испанию серебро из колоний. Собрав флот из тридцати семи кораблей, имевших в общей сложности более двух тысяч человек команды, он решил взять штурмом город Панаму, хорошо укрепленный порт, который служил конечной целью плавания всего испанского флота на Тихом океане, привозившего сюда награбленное в Перу золото и серебро.
Здесь его грузили на мулов и отправляли в Портобело, где вновь перегружали — теперь уже в трюмы кораблей трансатлантического флота. В двухчасовом сражении на суше люди Моргана разбили испанцев, бросивших против них четыре эскадрона кавалерии и четыре полка пехоты, затем штурмом взяли Панаму, дочиста разграбили город и в конце концов сравняли его с землей.
Если вест-индские флибустьеры хозяйничали в Карибском море, то вся Восточная Атлантика находилась во власти алжирских и тунисских пиратов, встречавших у самых берегов Испании и Португалии тех, кому удалось невредимыми выбраться из Вест-Индии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114