— Полотенец на костыле висит, умывальник давеча до краев наполнила. Вот только почему ты так с матерью себя ведешь?
Надевая форменные брюки, Николай спросил:
— Как так, мать? Как всегда.
— Полностью высказаться ни о чем не дашь!
— Эх, мать, если я буду слушать все те сплетни, то мне увольняться придется, потому как времени на службу не останется. Вам же с отцом только дай волю, все ораторы в государстве могут отдыхать! Причем до конца дней своих! Так что меня байками не лечи, есть у тебя подруги, с ними и перетирай деревенские сплетни. Я во двор!
Прошмыгнув мимо матери, которая пыталась ответить на выпад сына, Николай вышел в сени. Оттуда услышал голос тетки Клавы:
— …А с утра, Степаныч, совсем озверел. На жену Тоньку с вилами кинулся, это за то, что она к деду Спиридону за самогонкой не пошла, в меня табуретом запустил, еле увернулась. Пришлось со снохой из дома огородом уходить…
Участковый подумал: да, видать, на самом деле, не на шутку разошелся Митька. И с чего бы? Обычно с утра мокрой курицей по деревне шатается в поисках пойла на похмелку, а тут? Уж не чердак ли снесло от пьянки беспробудной? Если снесло, то придется бригаду медиков из Кантарска вызывать. Ладно, разберемся.
Николай быстро умылся, потер щетину на лице, не мешало бы побриться, да времени нет.
Пройдя обратно в дом, надел поверх брюк рубашку с погонами, водрузил на голову фуражку, обулся. Подумав, достал из сейфа кобуру с пистолетом, пристегнув ее к поясному ремню, вместе с наручниками. Вышел на крыльцо, где к Стукачевой и отцу присоединилась мать.
Увидев участкового, все замолчали.
Николай кивнул утренней гостье:
— Здравствуй, теть Клав. Какие проблемы?
Стукачева запричитала:
— Ой, Митька-изверг из дома собственного выгнал. И меня, мать родную, и жену, чтоб ей пусто было, тоже!
Горшков поинтересовался:
— А чего вдруг? Сколько помню, он утром никогда не буянил. Что на этот раз случилось? Да ты вставай, пойдем до хаты, по дороге и поговорим.
Тетка Клава, или Каркуша, как называли в Семенихе Клавдию Стукачеву за длинный язык, затараторила:
— Пойдем, Коля, пойдем, милок. Ты у нас власть, на тебе порядок, мент, одним словом!
Николай бросил на нее укоризненный взгляд:
— Ты слова-то подбирай, Клавдия Григорьевна! Что еще за мент?
— Так, Коль, и в кино вас кличут, и ничего!
— Так то в кино, а в жизни изволь не оскорблять должностное лицо при исполнении им своих служебных обязанностей!
— Но ты сам, давеча, на свадьбе у корешка своего, Тихонка, говорил: и чего я, придурок, в менты подался? Ведь предлагали же должность гражданскую и непыльную в райцентре. Говорил?
Колян сплюнул на пыльную дорогу:
— Тьфу ты! И что за люди, слова сказать нельзя, тут же по всей деревне разнесут. Короче, хорош об этом, ты мне на вопрос ответь, что на этот раз такое необычное случилось, отчего Митя твой вразнос пошел?
— Так черт его знает! Они с Тонькой бухать начали с вечера, ну это вроде как уже в порядке вещей стало. Я посидела с ними. Потом ушла. В сон сморило. А часов в пять или поранее, точно не скажу, сломались часы-то на прошлой неделе, проснулась от крика. Кричал Митька. На супружницу свою. Ты, мол, Тонька, блядь подзаборная, — это он постоянно ее так по пьянке называет, — вместо того, чтобы мослами греметь в хате, дергай к деду Спиридону, возьми литруху чимергеза. Она ему: «На себя посмотри, дятел задроченный, нашел блядь, и ты меня с кем из мужиков тутошних за руку ловил? Да в вашей Семенихе и мужиков-то нет, давно все перевелись, вместе с заборами. Одна пьянь тряпишная и осталась. А к Спиридону без денег не пойду. И так должны ему чуть не тыщу». Митька еще сильней заорал: «Ты че, сука, в натуре, вконец оборзела? Это я не мужик? А кто тебя, шлюху, трахает? Конь соседский? Еще слово вякнешь, я тебя лично порешу. Быстро свалила к Спиридону, крутись юлой, но без литра не возвращайся!»
Стукачева поперхнулась, откашлявшись, продолжила:
— Думаю, добром дело меж молодых не кончится, надо впрягаться. Вхожу в горницу. Митька в майке и спортивных брюках, глаза горят бешеным огнем, волосы взъерошены. Увидел меня, как гаркнет: «Тебе чего надо?» Я: «Успокойся, Мить, ляг, проспись». А он: «Сговорились, суки? Так я быстро из вас божьих коровок сделаю». Хватает табурет — и в меня. Хорошо, нагнулась. Ну, мы с Тонькой, как по команде, с хаты и долой. Сноха в сенях на бидоны налетела, задержалась. А Митька тут как тут. В руках вилы! Орет: «Попала, живоглотка!» Тонька, откуда прыть взялась, через бидоны, как коза, в три прыжка, и за мной во двор, оттуда на огород. По нему и убежали.
Николай спросил:
— Митька преследовал вас?
— А я знаю? Не до того было, чтобы оглядываться. Но как к реке выбежали, Тонька и дальше по берегу понеслась, а у меня силы-то не те. Остановилась отдышаться. Назад глянула, сына на огороде не было. Может, и не гнался. Да, скорее всего не гнался, потому что если захотел, то догнал бы.
Горшков проговорил:
— Понятно.
Они уже подходили к усадьбе Стукачевых, как оттуда вдруг раздался выстрел, за ним второй. Горшков определил сразу — стреляли из ружья.
Клавдия Григорьевна, резко остановившись, даже присела, воскликнув:
— Господи! Никак Митька ружье отцовское достал! Ну, точно с ума сошел. Не иначе белую горячку словил.
Горшков передвинул кобуру вперед, расстегнул ее:
— Как бы он сдуру не замочил кого из соседей!
Стукачева указала на кобуру:
— А ты че, Коля, тоже стрелять надумал? В сына?
— Нет, по голубям!
Мать разбуянившегося хулигана встала перед Николаем, категорично заявив:
— Не дам стрелять в сына! Натворит чего, суди, но стрелять не дам!
Горшков легко отстранил женщину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15