Готический стиль, однако, на этот раз не приветствовался — восторжествовал сталинский ампир. Фасад ОВД украшали две нелепые колонны с лепниной, окна оберегали крепкие решетки, стены всегда красились в нейтральный терракотовый цвет, парковка для служебного транспорта старательно убиралась и подметалась так называемыми «суточниками». К главному зданию, где сидел начальник ОВД, его многочисленные замы, кадры и уголовный розыск, примыкали флигельки, где располагался гараж, экспертный отдел и где, теснясь в маленьких подслеповатых кабинетах, гнездились непритязательные к бытовым лишениям дознаватели и следователи.
Чтобы попасть на территорию ОВД, огороженную бетонным забором, надо было пройти через дежурную часть.
— Вы к кому, гражданочка? По какому такому вопросу? — остановил Катю грузный пожилой дядька — дежурный.
Катя предъявила свое удостоверение. — Я к старшему следователю Киселевой Марианне Ивановне.
— Проводи товарища капитана из пресс-службы, — приказал дежурный молоденькому помощнику. — А вы что же это, про старшего следователя Киселеву в газете писать будете?
— Очень даже возможно, — уклончиво ответила Катя.
— А в какой такой газете?
— В «Щите и мече», например.
— Это что же у вас, приказ такой от начальника — в газете писать? — не унимался дежурный.
— Приказ, — ответила Катя. Есть такая категория дядек-дежурных из старослужащих, которые не видят смысла жизни без этого слова.
— А, ну-ну, тогда удачи вам, — усмехнулся дежурный в прокуренные усы. — Миша, голубчик, сопроводи товарища капитана.
Помощник Миша довел Катю лишь до середины внутреннего двора — передал с рук на руки кругленькому, бритому под ноль сверстнику из отдела дознания.
— Откуда такая птица? — донеслись до Кати их переговоры шепотком.
— Да из главка вроде.
— К кому?
— Да не поверишь — к мегере нашей. Вот умора! Ну, сейчас она ее встретит, сейчас угостит.
Кругленький и бритый довел Катю тоже не до самого кабинета:
— Сюда, в этот вот флигель. Вон шестая дверь в конце.
— А что, у вас ремонт, что ли? — спросила Катя. — Следователи ведь, кажется, раньше вон там, вместе с экспертами сидели?
— А там ремонт второй год, — вздохнул дознаватель. — То крыша текла — чинили, то полы перестилали, то стены шпаклевали. Потом потолки белили. Потом Интернет тянули, связь, теперь не знаю, что и делают.
— Совершенства, наверное, добиваются.
— Угу, наверное. Трехнешься с этим ремонтом. Вон туда вам, стучите громче. Не бойтесь.
Катя постучала в дверь шестого кабинета. Открыла.
— Выйдите. Не видите, я занята!
Голос Марьяны Катя сначала даже и не узнала. Резкий, огрубевший от сигаретного дыма, раздраженный до крайности. Марьяна сидела за столом, заваленным бумагами. Что-то, низко наклонившись, писала. На плечи наброшен милицейский китель — в кабинете было прохладно. Напротив нее за столом сидел молодой парень — тоже бритый, как и провожатый-дознаватель, однако не совсем налысо. На его макушке фантазией парикмахера был оставлен островок густых темных волос, слепленных при помощи геля-фиксатора в причудливый «ирокез» дыборком.
— Я сказала, закройте дверь! — повысила голос Марьяна, оторвалась от своей писанины, увидела Катю в дверях и…
— Ты? Приехала? Катька, Катюшка! Проходи, я сейчас. — Марьяна встала, взяла телефонную трубку: — ИВС? Мамонтова заберите, я позже с ним продолжу.
Буквально через секунду в кабинет заглянул, как-то слишком робко для конвоира, милиционер, вывел обладателя хитрого «ирокеза».
— Я советую вам, Мамонтов, подумать над своим положением, — ледяным тоном выдала Марьяна ему в качестве напутствия. — Все, что вы тут мне несли, — это бред и вранье, которое я даже не собираюсь заносить в протокол. Я очень советую вам сказать правду.
— А я лгуном сроду не был, — мрачно, чрезвычайно даже мрачно и нелюбезно парировал Мамонтов.
Мягко закрылась за ним и его конвоиром дверь.
— Катюша, ты молодчага! Хоть одно нормальное человеческое лицо в этом зоопарке! Садись, ты что стоишь? Садись, отдыхай. Сейчас проветрим после этого гоблина, воздух свежий впустим. — Марьяна скинула в мгновение ока туфли, легко и проворно вскарабкалась на стол, заваленный бумагами. Потянулась к фрамуге окна, причем наступила на исписанные протоколы.
— Осторожно, помнешь, — улыбнулась Катя.
Стоя на столе, Марьяна пнула ногой кипу протоколов, неподшитых экспертных заключений, копий отдельных поручений, характеристик.
— Вот, вот и вот! — Дернула за веревку — фрамуга с грохотом отвалилась вниз, впуская в кабинет прохладный майский ветерок. — Молодец, что приехала. И правильно, что без звонка. Позвонила бы вчера — я бы сказала: не надо, не приезжай.
— Вот так раз. Не хочешь меня видеть?
— С ума сошла? Конечно, хочу. Сто раз звонить тебе собиралась. Возьму трубку, даже номер до половины наберу и брошу.
— Почему? — Катя вглядывалась в лицо Марьяны. — Ну, почему?
— Потому. — Марьяна спрыгнула на пол. — Мамочки, колготки зацепила. Гадство какое, новые, сегодня только надела. Потому что знаю наперед все, что ты будешь мне говорить. Все, все, все знаю.
— А вот и не знаешь. — Катя уселась на стул. — Но это потом, позже. Мне тоже надо с духом собраться. А пока… Я ведь к тебе приехала по поводу случая в «Парусе». Что-то там совсем непонятное с этим потерпевшим Авдюковым.
— А что там непонятного? — Марьяна пожала плечами. — Сдох и сдох мужик. И черт с ним, и никто не заплачет. Одним самцом меньше, одним больше.
Катя внимательно посмотрела на подругу. В Марьяне, которую она знала так давно и так близко, что-то разительно изменилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15