Он рявкнул и озверело стал рвать саблю из ножен, но она, должно быть, заржавела и не вынималась. Он затопал ногами и, вытаращив пьяные глаза, хотел схватить меня за волосы, но я юркнул в сторону и, рыдая, кричал в исступлении:
- Дурак! Елёха-воха! Не трог ее! Умрет она на дороге - тебя самого в жигулевку посадят.
Бабушка, полумертвая, тряслась и захлебывалась слезами.
- Не надо, Феденька. Отстань! Он ведь сам увидит... силушкм-то нет мне идти-то... Ты, Гриша, пожалей... хворенькая я... Погляди, милый, я ведь и ползти не могу... Все село знает: последние дни доживаю. Чего взять-то с меня, такой недужной?
Сотский уловил момент и шлепнул меня ладонью по затылку. Я кубарем полетел на траву. Когда я очухался, увидел, как сотский тащил бабушку под руку, а она падала и как-то по-детски вскрикивала. Платок упал с ее головы вместе с повойником, и жидкие седенькие косички трепыхались позади. Я бросился догонять их, задыхаясь от слез.
Навстречу шля Потап и колченогий Архип. Они, должно быть, отстали от крестного хода и возвращались домой.
Я истошно закричал им издали:
- Дядя Потап! Дедушка Архип! Баушку Наталью Елёха-воха в жигулевку тащит. Умрет она. Видите, что он с ней делает? Отнимите ее!
Сотский волочил бабушку, как мертвую, а она только слабо стонала и всхлипывала. Потап и Архип подошли к Елёхе-вохе, стали его уговаривать и пытались отнять бабушку из его рук. Он отбивался, грозил, ругался и напирал на них. Я в отчаянии метался около них и бил по рукам сотского. Тогда Потап шепнул что-то сотскому и подмигнул ему.
- Не пущу, елёха-воха!.. - заломался сотский.- Батюшка приказал, а Пантелей послал меня взять. Я ее, елёха-воха, должен в жигулевку запереть. Сидела, развалилась.
а тут молебствие, елё-ха-воха...
Вдруг он опамятовался, и в одурелых его глазах вспыхнуло что-то вроде сознания.
- Идет, дядя Потап! Сами волоките. В жигулевку, елёха-воха! Боле никаких! Я солдат... солдат, елёха-воха..
Архип вгрызался своей дереьяниой ногой в серый песок и старался потушить пыл сотского:
- А ты слушь-ка, ефлейтор, я сам солдат, на войне дрался. Солдат разве со старухами воюет? Ты погляди-ка, честь-то солдатскую на больную старуху тратишь. Ежели бы она здоровая была да насмеялась, тогда особь статья, А ведь она - на исходе души. Она ведь только лежит, а не ходит. Ведь сам знаешь. А еще ефлейтор!
- Ты меня, безногий, не учи, елёха-воха!.. - опять озлился сотский. - Я и тебя арестую... и кузнеца арестую...
У меня - власть, елёха-воха.
- Власть над мухами... эка, какая власть! - смеялся Архип. - Я вот пойду сейчас к барину Дмит Митричу, отлепортую ему, он те власть-то покажет... Ты, Потап, не покидай тетку Наталью, а я - живо... На рысаке прискачет.
И он решительно заковылял в гору, по дороге к барскому дому. Сотский тупо поглядел ему вслед.
- Держи, Потап, елёха-воха!
Потап подхватил бабушку на руки, а сотский разболтанно побежал за Архипом.
- Погоди, Архип! Как солдат должон исполнять приказ?
Он схватил его за руку и потащил обратно. Видно было, что он струсил от угрозы Архипа.
- Солдат больных старух не оби-кает. Ты, дурак, сказал бы попу-то .. а то с пьяных глаз попер... Эх ты, сено-солома!
- Да ведь староста, елёха-воха... Тащи, говорит, ее в жигулевку... Ну, и представить должон...
Архип приказал:
- Раз распоряжение - в жигулевку, несем в жигулевку.
А ежели она умрет - ты в ответе. Свидетелями с Потапом будем. Натальюшха, - участливо сказал он, горестно качая головой, - претерпи, милая. Понесем тебя. Вызволим. Вот ведь дуболомы какие, чего со старухой сделали! Ради светлого-то праздника. Вот те друг друга и обымем...
Бабушка едва слышно попросила, заливаясь слезами:
- Положите меня на землю... Моготы моей нет... Дайте хоть умереть-то на земле-матушке... под солнышком...
Знать, судьба такая, Архипушка. И жила - мучилась, и смерть в муках принять приходится... не стерплю, Архипушка...
Архип схватил меня за плечо и что-то внушал мне, но я ничего не понимал. Я только беспомощно плакал от жалости к бабушке и не отходил от нее. Это отвратительное и дикое насилие над больной бабушкой оглушило меня, и, убитый отчаянием, я ничего не чувствовал, кроме ужаса, какой я переживал в кошмарных снах.
- Парнишку-то испугал, леший! - услышал я сердитый голос Потапа. - Лица нет у парнишки-то. Петяшки нет дома-то, а то бы увести его надо.
Архип потряс меня за плечо и утешительно засмеялся.
- Ничего... Он - молодец. Он, брат, горой за баушку-то...
И он опять потрепал меня по плечу.
- Беги, милок, к маменьке и веди ее к жигулевке. Баушку нельзя одну крысам оставлять. А я потом к барину подамся.
Я со всех ног бросился к дяде Ларивону, где сидели в гостях отец с матерью. Много раз я оглядывался назад и видел, как Потап и Архип сначала отнесли бабушку к избе, потом Потап вынес кошму. На кошме понесли ее вдвоем - Потап и сотский, а Архип ковылял сзади.
Ларивон был пьяный: сидел он, как отравленный, и мигал осовелыми глазами. Рядом с ним сидел отец, тоже охмелевший, и снисходительно улыбался. Они пили брагу и кричали, не слушая друг друга. Мать сидела рядом с бледной, старообразной Татьяной, которая озиралась, не слушая, что говорила ей мать.
- Ты, Вася, беги! - гнусаво орал Ларивон, шлепая отца по спине. - Беги и беги... без оглядки! Оглянешься - без порток останешься. Дурак я был не удрал... А сейчас я - баран, у которого червяк в черепке...
Отец задирал брови и моршил лоб: он и хмельной не забывал похвастаться, какой он умный мужик.
- Я нигде не пропаду. Я на сто сот кругом вижу и кого хошь на наничку выверну. Я и отцу руки окоротил. Эх, деньги достаются дуракам! Ежели бы деньги, я бы Митрия Стоднева в ногах валяться заставил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152