Но девица Шноттербаум продолжала лежать спокойно и сказала своим естественным, а совсем не демоническим голосом:
- Боже, как колет в боку. Это мой конец. - И больше ничего.
Демон не явился. Портной, на котором покоился спокойный и вежливый взгляд чиновника, напрягся еще сильнее, стал бросать вокруг себя самые страшные взгляды, на какие был способен, и корчился, как взмылившийся шаман. Но девица Шноттербаум продолжала лежать спокойно, и ни один демон не явился. Внезапно магический запнулся на самой забористой формуле, которая так и осталась недоконченной, и крикнул, сердито глядя на чиновника:
- Когда на меня так глазеют, то от меня отходят оба духа, которые дают мне силу! - И выбежал из комнаты.
Тогда чиновник сказал еще вежливее, чем раньше:
- Я вижу, господа, что вы хотите меня наказать за мою навязчивость. Тем не менее, г-н Эшенмихель, я позволю себе попросить вас представить мне духа, который сюда так часто наведывается.
Эшенмихель пожал плечами, однако подошел к одержимой и заговорил с демоном по-каббалистски и по-сведенборгски. Но девица Шноттербаум продолжала лежать спокойно, и демон не явился. После этого Эшенмихель последовал за портным, сославшись на дела.
- Я в высшей степени огорчен, - сказал чиновник, - тем, что нарушаю ваши занятия. Не будет ли дерзостью с моей стороны, если я окажусь вынужденным попросить и вас, г-н Кернбейсер...
- Только не притащить демона! - воскликнул Кернбейсер, который не переставал улыбаться во время всех наших затруднений. Юмор не покинул его даже в этом тяжелом положении. Он продолжал: - Демона нужно приговорить к смерти. Но, - сказал он, всхлипнув (так как переходы от смеха к слезам были у него чрезвычайно быстры), - милый ангелочек придет, придет мой нежный мальчик, он сделает мне это одолжение. Он не подведет своего старого Кернбейсера. - Он подсел к кровати, взял больную за руку и запел сладким голосом:
Я знаю: в эмпирее
Живешь ты просветленном.
Я знаю: часто, рея,
Нисходишь ты к плененным.
Разрушив эту веру,
Себя я сам разрушу.
Сразишь ли ты не в меру
Доверчивую душу?
Но в швее все было тихо. После некоторого молчания она, т.е. телесная субстанция швеи, сказала:
- Не трудитесь, г-н доктор, он тоже сегодня не явится.
Кернбейсер встал, он выглядел очень смущенным.
- Быть может, в другой раз будет удачнее, г-н доктор, - сказал мягко и утешительно чиновник. - Не портите себе крови из-за этого. Однако ваш коллега, вероятно, вас ждет.
Кернбейсер удалился.
- Может быть, вам, г-н фон Мюнхгаузен, известно какое-нибудь средство? - спросил меня гуманный полицейский.
- Нет, сударь, я здесь только ученик и подручный, - ответил я.
- В таком случае...
Было ясно, что он хочет остаться один на один с девицей Шноттербаум. Я подчинился его пожеланию.
Чиновник пробыл у больной больше часа. Не предполагая, что он еще там, и желая справиться о ее самочувствии, я неожиданно вошел во время их разговора, от которого уловил последние слова. Швея спросила чиновника:
- А это не грех?
- Напротив, - отвечал он. - Вы этим сделаете доброе дело. Г-н фон Мюнхгаузен, - обратился он ко мне. - Вы являетесь здесь свидетелем удивительного факта из области высшего мира.
- Да, - ответил я. - И факт заключается в том, что в присутствии полиции не являются ни бес, ни ангел. Я не премину обратить на него внимание доктора Эшенмихеля.
Действительно, когда я сообщил об этом Эшенмихелю, он занес его в свой дневник. К нему опять вернулось мужество.
ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА
Признание умирающей
Кернбейсер был разбит и сражен. Дюр спал. Я был тверд в своей вере и уповал на следующую среду.
Но развязке суждено было наступить раньше. Около десяти часов вечера девица Шноттербаум призвала нас к себе. Мы застали ее совсем без сил, она едва говорила. Позвали служанку, которая приподняла ее, и так, полусидя, она поведала нам следующее, часто прерывая свой рассказ от слабости.
- Милые господа, мне приходит конец. Духи меня окончательно изнурили. Быть может, какое-нибудь земное лекарство могло бы поддержать мое слабое и хрупкое тело, но у порога вечности я далека от того, чтобы кого-нибудь упрекать. Едва ли я доживу до следующей среды. Не знаю, сидел ли во мне кузнец или мой покойный родитель, магистр. Да мне это и безразлично. Без них (или без него) я должна предстать перед господом. Магистр доверил мне открытие, сделанное им во время странствий, и оно таково, что ни один человек не может вообразить себе ничего подобного. Оно меня ужасно мучило, но я не проронила о нем ни звука. Кроме того, я считала это выдумкой магистра, на каковые он был большой мастер. Да и сейчас не знаю, есть ли тут доля правды.
Теперь же, господа, слушайте и внемлите. Магистр говорил мне, что он занес эту тайну на бумагу и назвал ее своим завещанием. До сей поры я не знала, где оно хранится. Но недавно мне сообщили, что оно было приобщено в здешнем полицейском архиве на полке "С" к разным ненужным и запыленным бумагам и находится там и по настоящее время.
А теперь, господа, делайте с моим сообщением и с неизвестным до сих пор завещанием все, что вам угодно. Меня же оставьте одну и пришлите мне, пожалуйста, священника.
Служанка снова положила ее на подушки, и она начала хрипеть. Мы покинули комнату и послали ей духовника. Никто из нас не ложился. Около полуночи пришла служанка и сказала, что она отошла. Перед самой смертью швея заявила:
- Возле меня нет ангела, но я не отчаиваюсь. Беда стряслась надо мной помимо моей воли. Я буду прощена.
- Вот еще одна вернулась в сети церебральной системы! - воскликнул Эшенмихель. - Пусть это обстоятельство, господа, пока останется между нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131