– пригласил его в свою кухню.
Жюль сначала понял слово «кухня» фигурально, но это была самая обыкновенная, или, вернее, самая необыкновенная кухня, похожая на храм бога кулинарии. Перед гигантским дубовым столом, водруженным в центре огромного зала, красовался сам Александр Дюма в белом фартуке и колпаке шеф-повара.
Дюма, несмотря на гомерические излишества своих героев, был очень воздержанным человеком. Он не курил, не пил ни вина, ни кофе, и весь свой темперамент расходовал на литературную деятельность. Но он не так ценил свою писательскую репутацию, как славу великого кулинара. С видом жреца он изготовлял сложные блюда по собственным рецептам: пламенные яичницы, изысканные майонезы и странные восточные кушанья, вызывающие, по его собственным словам, «головокружение желудка».
Приехавший только с визитом, Жюль Верн с трудом вырвался от чрезмерно гостеприимного хозяина лишь через несколько дней. За эти дни он завязал много новых интересных знакомств и подружился с сыном писателя – молодым Александром Дюма.
17 февраля 1849 года Исторический театр Дюма снова открылся спектаклем «Юность мушкетеров». Александр Дюма пригласил Жюля Верна, который за эту зиму не раз побывал в фантастическом доме в Сен-Жермене, в свою ложу. Молодой человек был в восторге: рядом с ним сидели поэт Теофиль Готье, прославленный критик Жюль Жанен, модный журналист Жирарден. Молодой Александр Дюма указывал в партере знаменитостей: политических деятелей, писателей, критиков, актеров. Жюль чувствовал себя настоящим парижанином и писателем.
Через несколько дней Жюль Верн сдал, наконец, свой последний экзамен и получил ученую степень лиценциата. Его будущее было ясным и простым: избежав подчиненной роли в конторе какого-нибудь провинциального адвоката в незнакомом городе, – именно так начинал его отец, – он мог сразу стать компаньоном мэтра Верна в родном Нанте. Это была профессия его деда, его отца. Но для этого он должен был оставить Париж. А что другое мог он выбрать или даже себе представить!
Ученичество
Когда я впервые встретил Дюма, – сказал однажды Жюль Верн своим друзьям, – я решил: то, что он сделал для истории, я сделаю для географии».
Эту фразу, произнесенную много лет спустя, биографы часто приводят в доказательство того, что Верн уже очень давно определил не только свою профессию, но и тот жанр, в котором впоследствии прославился. Этому, однако, противоречат факты: только очень кружным путем Жюль Верн нашел самого себя и свое место в литературе. Подобная мысль могла, конечно' случайно промелькнуть в его голове, но она утонула в вихре поддельной роскоши мелких театров, щуршанье декораций, шелесте афиш – том вкрадчивом голосе неверной славы, который так часто увлекает сильных и губит слабых.
Жизнь, кипевшая вокруг молодого провинциала, казалась ему смутной и неопределенной. Борьба партий для его незрелого ума была лишь хаосом, лепетавшим в уши невнятные слова, из которых лишь слово «свобода» казалось ясным и простым: ведь сброшена была королевская власть, отделена церковь от государства, уничтожены сословия. И, главное, провозглашено право на труд. Значит, в новой республике каждый мог трудиться в любой избранной им области!..
Мысль стать писателем, точнее – драматическим писателем, бесспорно, созрела и укрепилась у Жюля Верна в это время – в период сближения с обоими Александрами – отцом и сыном. Гюго, как писатель, был слишком высок, и его блестящая слава казалась слишком холодной, – это был памятник, освещенный бенгальским огнем. Дюма же сам был мастером-пиротехником, который, представ перед зрителями в ореоле фейерверков, потом, добродушно улыбаясь, как ловкий фокусник, объясняет механику своих чудес. Как он любил показывать свою кухню, так он не стеснялся и своей литературной кухни, не стыдился сотрудников и помощников. Он даже гордился ими: «у меня их столько, сколько было маршалов у Наполеона», – говорил он. И это армейское остроумие было подлинным выражением его взгляда на литературу – не как привилегию рождения или вдохновения свыше, но как путь постепенной выслуги наиболее способных и трудолюбивых. И Жюлю Верну, которому суждено было стать великим тружеником, не могло не быть близким это мировоззрение. Так или иначе, молодой Жюль Верн не спешил покидать Париж и посетить родственников в Провансе. Пьер Верн, узнав об успешно сданных экзаменах, после сдержанных поздравлений стал ждать приезда сына. Но он не настаивал на его немедленном возвращении: в конце концов юноше только что исполнился двадцать один год, и он был вправе проводить свои каникулы, как ему заблагорассудится, даже если эти каникулы немного затягиваются. Для состоятельного человека, – а Пьер Верн начинал им становиться, – 75 франков, высылаемых в Париж ежемесячно, – безделица; можно было даже и увеличить эту ренту, если бы не существовало опасения, что это может дурно отразиться на нравственности молодого человека.
В своей маленькой комнатке на улице Ансьен Комеди Жюль упорно работал. За окнами лежало море парижских крыш, где тысячи фантастических труб казались маяками, указующими путь среди серых застывших волн. Лето сменилось осенью, наступила зима. На столе молодого Жюля Верна уже лежали той рукописи, переписанные его мелким, бисерным почерком: две исторические трагедии «Пороховой заговор» и «Трагедия во времена регентства» и легкая пожалуй, даже легкомысленная, комедия «Сломанные соломинки».
Торжественные трагедии, написанные по всем канонам романтической школы, к удивлению Жюля, не вызвали у старшего Дюма ни малейшего энтузиазма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91