Федор Дмитриевич учил его работать.
— Мы даем тебе с собой отвертку, нож, — с какой-то гордостью говорил психолог, — можешь мастерить там, что хочешь… Вот этот прибор тоже будет у тебя там в камере, — показал он на небольшую черную коробочку со стрелкой под стеклом, — будешь измерять им сопротивление. Смотри, как это делается… — И он показывал, давал измерить самому и, когда убедился, что «может», продолжал:
— Труднее будет работать с черно-красной таблицей…
Кончились консультации, и начались проводы. Да, это были настоящие проводы, когда человека провожают в дальнюю дорогу. А космос — дорога очень дальняя. Нет, это не была еще стартовая площадка. Но что-то было в этих проводах от тех, полетных. Было много народу.
Пришли девушки в белых халатах и принесли бумажные пакеты с питанием. Расставили их на полках в камере.
Вслед за ними инженеры внесли два небольших металлических ящика, покрашенных белой краской. Регенерационная установка — та самая, которая будет восстанавливать кислород.
— Помнишь, как переключать секции? — спросил небольшого роста, незаметный поначалу человек.
— Как учили, Александр Дмитриевич! — ответил своей излюбленной фразой Юрий.
Врач Александр Дмитриевич считает, что важнее его дела в космосе ничего нет. Может быть, и не зря так считает.
— Мы обеспечиваем жизнь космонавту — вот что такое… Создаем ему искусственную атмосферу, — говорит он.
Вот и готова камера для космонавта. Серая металлическая «коробочка» не так уж мала — она занимает большую светлую комнату. А как же «три шага вперед, три шага назад» — спросит читатель. Да, внутри этой коробки — крошечная комната, всего в три шага. Дежурный врач, делая большое усилие, открывает дверь — не ту легкую, деревянную дверь, какую мы открываем каждый день в свой дом, а тяжелую, металлическую, в несколько раз толще. Чего только в этой толщине на заложено, чтобы в камеру не проник звук! В стенках спрятана целая лаборатория. Она будет стеречь тишину.
Снаружи камера похожа на рубку корабля, который готовится к отплытию. Здесь даже иллюминаторы. Но они не пропускают дневного света. Освещение там только внутреннее. Камера изолирована от всего — от звука, от света, от внешнего мира. Даже атмосфера у нее будет своя. Наверху трубы — тоже как на корабле. Но что это?.. На самом кончике трубы стоит тонкая девичья фигурка из черного пластилина. Юрий долго разглядывает ее: высоко поднята голова, тонкая рука устремилась вверх, и вся она такая стремительная, быстрая, что кажется, вот-вот улетит.
— Что это? — спрашивает Юрий у стоящего рядом психолога.
— Я как-то на досуге слепил, — сказал Федор Дмитриевич, — а ребята-механики взяли и поставили туда.
— Смотрите, улетит! — засмеялся Юрий.
…Железная дверь захлопнулась. Глухо лязгнули засовы — и никого. Земля где-то далеко-далеко. И люди тоже. Юрий осмотрелся. Камеру он знал уже, как свою комнату, — по рассказам друзей, которые сидели здесь до него, да и сам он, когда она была свободна, уже не раз забегал, чтобы посидеть в кресле, «примериться», так сказать.
Любопытно, как это выглядит все «при закрытых дверях»? Свет неяркий, но вполне достаточный. На стене — таблица. Числа — красные и черные, вперемежку. Приборы. Их немного, но смотреть на них интересно — в самолете таких не было. Над головой широко расставил «руки» фотостимулятор. «Адская машина», — сказал про него механик Олег. Прямо в стене какое-то отверстие. Юрий хотел заглянуть туда, но вдруг отпрянул: «Еще заморгает». Прибор, который там спрятан, так и называется — «моргалка».
Вверху — часы. Они здесь, в тишине, тикают громко-громко. На столе — кнопки, лампочки, провода датчиков.
— Ну, что ж, будем работать, — как бы про себя сказал Юрий.
Он нажал подряд все три кнопки — белую, красную, синюю.
— Связь в порядке.
— Земля! Я — космонавт. Передаю отчетное сообщение.
Он посмотрел на термометр.
— Температура в камере 27 градусов. Давление… На первом влагомере… 74 процента, на втором — 61. Самочувствие нормальное. Все идет хорошо. Ложусь спать. По времени отбой.
И, будто по волшебству, свет стал медленно гаснуть. Лаборантка повернула на пульте черную стрелку латра до отказа. И все стихло. Словно замерло. Только медленно ходит на пульте стрелка.
— Почему она ходит? — спрашиваю у Федора Дмитриевича.
— У вас дети есть? — неожиданно вопросом на вопрос отозвался он.
— Есть.
— Не случалось с вами такое, что вам вдруг очень хочется подойти к спящему ребенку и удостовериться, что он дышит?
— Было…
— Подходите, прислушиваетесь: сопит — значит, все в порядке. Вот и тут так: стрелка двигается, — он поводил указательным пальцем туда-сюда, — значит, дышит. Сопит — значит, все в порядке! — весело подмигнул он и начал серьезно объяснять:
— Мы расставили на всем пути исследования что-то вроде контролеров. Вы видели, как контролируются спортивные соревнования, например? Так вот, у нас контролеры стоят не только на старте и на финише, а на всем пути следования… Эта стрелка, например, соединена с датчиком дыхания, который надет на Юрия Гагарина.
Федор Дмитриевич обернулся к приборам, которые стояли в лаборатории, и продолжал:
— Вот это сложная электронная машина, — он показал на металлический стол, на котором разместилось множество самописцев, рычажков и стрелок. — К нему подведены все датчики, какие надеты на космонавта… Они записывают все нюансы, какие происходят в организме человека там, в камере. Этот прибор — что-то вроде ждущей схемы: ждет, когда космонавт как-то себя проявит… Павлов говорил, что человек — тоже ждущая схема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23