Но… он дает взаймы.
Поэты Франции! Доколь терпеть пиавку?!
На штурм! На Мост Менял! В седьмую лавку!
14
BENEDICTUS [15]
Благодарю тебя, Создатель мой,
За то, что под задорным галльским солнцем
(Под самой легкомысленной звездой!)
Родился я поэтом и гасконцем!
За страсть к Свободе, за судьбы стремнины,
За герб дворянский, за плевки врагов,
За поцелуи женские, за вина,
И за мое неверие в богов,
За мой язык французский, злой и сочный,
За рифм неиссякающий источник,—
Твои дары пошли поэту впрок!
Мне на земле не скучно, слава Богу,—
Неплохо ты снабдил меня в дорогу!
Одно забыл: наполнить кошелек.
15
ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ
Мне хочется лежать в моей Гаскони
В могиле скромной, в глубине лесов,
И слушать, как столетний ясень стонет,
И слышать шелест трав и свист щеглов…
Нет,— в даль глядеть с высокого обрыва
На горизонт, изогнутый дугой,
Чтоб предо мной о скалы в час прилива
Дробился бы безудержный прибой…
Нет, нет! На всем скаку, с мечом прадедов
В слепой отваге на врага лететь!
Услышать, падая: «Сакр Дьё! Победа!»,
Под лязг мечей и копий умереть!
Ну, а пока я жив — с Жерменой нежной
Лежать бы я хотел. Но — безнадежно!
16
MEA CULPA! [16]
Маркизе Л.

Чтоб в рай попасть мне — множество помех:
Лень, гордость, ненависть, чревоугодье,
Любовь к тебе и — самый тяжкий грех —
Неутолимая любовь к Свободе.
Ленив я. Каюсь: здесь моя вина.
Горд. Где найти смиренье дворянину?
Как обойтись французу без вина,
Когда он пил на собственных крестинах?
Любить врагов? Об этом умолчу!
С рожденья не умел. И не жалею.
В любви к тебе признаться? Не хочу:
Тебе признайся — будешь мучить злее.
Отречься от Свободы? Ну уж нет:
Пусть лучше в пекле жарится поэт!
17
ЛАВРЫ
Когда актер, слюной со сцены брызжа
И петуха пуская на верхах,
Вентре читает — смех берет и страх:
Как я талант свой глупый ненавижу!
Когда восторженно мне шепчут вслед
Забытые поклонниками дамы:
«Взгляни, ma chere,— Вентре! Ну да, тот самый…
Красавец, правда? но, увы, поэт!»
Или король потреплет по плечу:
«Любовник Муз!» — что делать мне? Молчу
Со стиснутыми в бешенстве зубами.
«Стихи, стихам, стихами, для стихов…»
Побрал бы черт всех этих знатоков!
Меня давно тошнит от них… стихами.
18
МОЙ ГОРОСКОП
Маркизе Л.

Мне недоступен ход светил небесных —
Я тайны звездочетов не постиг.
И в черной магии я ни бельмеса,
И даже белых не читаю книг.
Гадать на пальцах — не в моей натуре.
И если вдруг подскажет гороскоп,
Что на Земле произойдет потоп,
Когда к Тельцу приблизится Меркурий,—
Не стану гоготать, как римский гусь,
Ни сна, ни аппетита не лишусь,
Не откажусь и от спиртных напитков:
Зачем считать созвездья в небесах?
На что мне тексты обветшалых свитков?
Свою судьбу прочту — в твоих глазах.
19
СИНЯЯ СТРАНА
Когда-нибудь, все брошу и уеду —
По свету Синюю страну искать,
Где нету ни солдат, ни людоедов,
Где никого не надо убивать.
Там не найдешь евангелий и библий,
И ни придворных нет, ни королей.
Попы там от безденежья погибли,
Зато Вентре в почете и Рабле.
Там в реках не вода течет, а вина;
На ветках — жареные каплуны
Висят, как яблоки… Париж покину,
Но не найду нигде такой страны!
А если б и нашел… вздыхаю с грустью:
Французов и ослов туда не пустят!
20
НАКАНУНЕ
Над Францией — предгрозовая тишь…
Что будет? Голод, мор, война, холера?
Над бездною качается Париж —
Так на волнах качается галера:
Уключин скрип, усталых весел всплеск,
И монотонно-горестное пенье
Галерников, прикованных к сиденьям,
И моря нестерпимо знойный блеск…
Надежды нет: с плавучею тюрьмой
Рабы навек повенчаны Судьбой
И с ней погибнут — нет пути иного!
…Вот так и я погибну, мой Париж:
Утонешь ли в крови или сгоришь —
Я телом и душой к тебе прикован!
ГЛАВА 1
– Сми-иррр-на-а! А-атставить разговорчики! Шичас буду называть хвамилие, кажный должен отвечать: имя-отсва, год рожденья, кем сужден, статья и срок, понял? Абрамов!
– Сергей Иванович. Тысяча девятьсот второй…
– Ну?
– Остального, виноват, не знаю.
– Телехенция, мать вашу… Три простые вещи у мозге держать не могете! Повторяю вопрос: кем сужден, статья, срок. Понял? Давай.
– Ты шо — нерусский? Не помнишь, хто те срок дал?
– Я не был ни на каком суде. Мне неизвестно, судили ли меня заочно, а если судили, то кто именно. И срок мне неизвестен. Уверяю вас, не стал бы я…
– А-атставить разговорчики! Ув етапе у тя паморки отшибло. Слухай сюды и запоминай — сгодится, ще не раз спросють: Тройка, ка-ер, десять лет. Повтори.
– Тройка… Ка-эр… Де… десять… Десять?!
– Борисов!
– Иван Сергеевич, тысяча восемьсот девяносто пятый.
– Ну, давай дальше.
– Дальше не знаю.
– Должен знать: Тройка, ка-ер, десять лет.
– Какая тройка?
– Быкновенная. Ты шо — з луны свалился? Васильев!
– Николай Петрович, девятьсот девятый, ничего другого мне не докладывали.
– Ну, дык я те доложу: Тройка, ка-ер, червонец. Васин!
– Игнатий Фролыч, девяносто второй, э-э… Тройка?
– Ну!
– …Ка-эр?
– Ну?
– .Десять лет!
– Не-е, восемь. Хватит с тебя. Волков!
– (Пулеметом:) Ван-Ваныч, десятый, тройка, ка-эр? десять!
– О! А то — «не знаю, не знаю»! У нас енти номера не проходють. Востриков!
Теперь ответы сыплются горохом, с нарастанием какого-то веселья и радостного облегчения: наконец-то хоть что-то становится известным,— а как это много для человека, больше всего истомленного долгой, ох, какой долгой безвестностью!.. Ответы угадываются безошибочно — и в этом сказывается безошибочность произведенной сортировки: в этапе мы ехали еще вперемешку с «бытовиками» — и лишь изредка проводящий перекличку («поверку») поправляет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79