Командировка
Господин Чаадаев едет 21 октября 1820 году в Троппау к
императору Александру I, везет подробности мелкого бунта в
гвардии - "Семеновской истории". Цель поездки состоит, верно, в
том, чтобы уверить императора, что все дело выеденного яйца не
стоит и никакие карбонарии и международные революцьонеры в его
подшефный полк не затесались.
История же такова. В лично любимый Александром Семеновский полк
был назначен командиром некий Шварц, который в своей страсти к
строевым упражнениям дошел до беспредела - даже обязал лиц, не
имеющих собственных усов, использовать накладные, отчего лица
покрывались болячками. А назначили Шварца потому, что к апрелю
1820 года Семеновский полк превратился во что-то странное:
офицеры перестали пьянствовать, после обеда играли не в карты, а
в шахматы и за кофием читали вслух иностранные газеты, следя за
европейской жизнью.
Мало того, говорят, что офицеры полка занимались
самообразованием и даже обучали грамоте солдат, при этом ни на
учениях, ни в казармах не было слышно ни брани, ни грубых слов.
Шварц же, поставленный в полк для пресечения столь диких нравов,
довел коллектив до того, что среди солдат возникло возмущение,
приехавшие разбираться генералы все только запутали, солдаты
продолжали гнуть свое, тогда Васильчиков отправил в
Петропавловку Государеву роту, на что солдаты побили на квартире
у Шварца стекла, а Шварц удрал и спрятался в навозной куче, в
сумерках же пробрался к знакомому офицеру из Измайловского полка
и тем спасся.
Дело получило резонанс, взволновало прочие полки, и семеновцев
отделили от остальной гвардии, разослав по финским блок-постам.
19 октября с донесением об этом к царю был направлен
фельдъегерь, а следом за ним - с подробностями - и адъютант
Васильчикова Чаадаев. Надо думать, все же предполагалось, что
дело удастся как-то смягчить.
Современники усмотрели в принятии на себя этой миссии желание
Tschaad'a выдвинуться на несчастьях товарищей и бывших
однополчан, но, кажется, Tschaad о конкретном деле не думал
вовсе.
Со-ложник (по "Соединенным друзьям") и пристальный
недоброжелатель Чаадаева Вигель разъяснял эту ситуацию не без
изящества: "Он был уверен, что, узнав его короче, Александр,
плененный его наружностью, пораженный его гением, приобщит его к
своей особе и на первый случай сделает его флигель-адъютантом".
Пристрастность Вигеля тут все же была излишней, об адъютантстве
речь шла и без того.
Итак, Tschaad отправляется в медленное путешествие. Кончалась
молодость. "Его положение служебное и общественное было во всех
отношениях великолепное и многообещающее. Молодость
заканчивалась, и можно утвердительно сказать, что никогда и
никому на своем прощальном закате она приветливее не улыбалась".
Эти слова Жихарева открывают внутри его дяди милую картинку,
весьма в духе г-на Фридриха, немецкого живописца, и, надо
полагать, примерно в таком ощущении Tschaad и глядел на
окрестные пейзажи.
Мальчик едет в Троппау
Но здесь, по дороге, только мокрые кусты, камни, да ворона,
орущая по своим, не сводящимся к состоянию окрестностей,
причинам.
Боже ж ты мой, никакого даже телеграфа, зато - точная
определенность своего положения среди мокрого поля, где виды за
окошком меняются так медленно, что эта самая определенность
размокает, разбухает, расползается в сырых пространствах.
Совокупность начитанности, ума, ипохондрии, поддержанная
одиночеством осенней дороги, явно предоставила обладателю
совокупно-сти возможность ощутить себя пусть небольшим, но
демиургом. Но такому варианту что-то недостает: какого-то
хлопка, что ли, вспышки в пустоте. Чего-то, сделанного из иной
материи.
Троппау (Опава) находится на границе Силезии и Моравии,
добираться туда следовало, верно, через Краков и Сандомир.
В Кракове в свое время Ч. вступал в масоны. Повторное посещение
тех же мест плохо сказывается на субъекте, посетившем их впервые
во второй раз. Tschaad, надо полагать, думает о масонстве и,
находя себя заметно продвинувшимся в сравнении с прежним,
считает его неудовлетворительным для своей личности и,
следовательно, вносит коррективы в свое ощущение ее масштаба.
Если разумно исходить из того, что все вещи на свете происходят
как вспышка и хлопок, то сам этот момент особенно драматургичен
в месте, где слабы непрерывность и связность отдельных
поступков. Легко предположить, что выйдя из своей щегольской
кибитки размяться, г-н Чаадаев оказался застигнутым врасплох
неважно чем: сообщением, пришедшим со скоростью побежавшей по
стеклу трещины. И - что-то хрустнуло в затылке.
Над ним прошло что-то вроде чужой силы, и он понял, что едет к
абсолютному духу, победившему Европу, а также что его,
Tschaad'a, карьера зависит не от выслуги, но от иного. А как
иначе - Гегель, увидев Наполеона на белом коне, сказал, что в
город на белом коне въехал Абсолютный дух, но Александр же
победил Наполеона, значит - его Абсолютный дух оказался круче.
Это, похоже, история ап.Павла наоборот, - воспринявшего
неведомый зов и ставшего Савлом по дороге из Дамаска. Петр
возвращается в Симона, упав после странного озарения в мир
своевольных умопостроений.
Это рассказ о Петре Чаадаеве, небольшой родинке на коже
российской истории - ежели, конечно, у этой истории есть тело, -
тогда о некоторых ее повадках можно судить и по движениям этой
родинки, пусть даже и приблизительно.
Но, собственно, и не об истории. Все это просто о том, как на
свете с людьми бывает.
Отягчающие обстоятельства
Считается, что в период, предшествовавший поездке, Чаадаев
интен-сивно общался с Пушкиным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10