С таким же успехом он мог
забросить его в космическое пространство.
И почти в тот же самый момент маска дразняще усмехнулась.
Мышелов очень быстро выскользнул из плаща и вскочил на ноги.
Но еще быстрее маска растворилась в воздухе - на этот раз одним
быстрым мазком от лба до подбородка.
Мышелов почти фехтовальным выпадом метнулся на другую сторону костра
к тому месту, где, как казалось, висела маска, и стал внимательно
оглядываться по сторонам. Ничего - кроме мимолетного запаха вина или
винного спирта. Мышелов пошевелил угли в костре и снова осмотрелся. Опять
ничего. Не считая того, что Хрисса, лежащая рядом с Фафхрдом, проснулась,
ощетинила усы и серьезно, возможно даже с укором, уставилась на Мышелова,
который начал ощущать себя изрядным болваном. Он вопрошал себя, не играют
ли его разум и его желания в какую-то глупую игру друг против друга.
Затем он наступил на что-то. Сначала Серый подумал, что это его
камушек, но, подняв его, увидел, что это был крошечный горшочек. Это мог
быть один из его собственных горшочков с красками, но он был слишком
маленьким, чуть больше фаланги большого пальца, и сделан не из
выдолбленного камня, а из чего-то, похожего на слоновую или какую-либо
другую кость.
Мышелов стал на колени у костра и заглянул в горшочек, затем опустил
в него мизинец и осторожно тронул довольно густую мазь, находившуюся
внутри. Вытащенный палец приобрел цвет слоновой кости. От мази пахло
маслом, а не вином.
Мышелов некоторое время размышлял, сидя у костра. Затем, взглянув на
Хриссу, которая снова пригладила усы и закрыла глаза, и на тихо
похрапывающего Фафхрда, он вернулся к своему плащу и к прерванному сну.
Серый ни словом не обмолвился Фафхрду о своей прежней встрече с живой
маской. Поверхностно это можно было объяснить тем, что Фафхрд высмеял бы
такую телячью чушь о лицах, возникающих из дыма; более глубоко в
подсознании отыскалось бы то объяснение, которое удерживает любого мужчину
от упоминания о новой хорошенькой девушке даже в разговоре со своим лучшим
другом.
Так что, возможно, то же самое чувство не позволило Фафхрду на
следующее утро рассказать своему лучшему другу, что с ним случилось позже
этой же ночью. Фафхрду снилось, что он пытается в полной темноте на ощупь
определить точные очертания лица какой-то девушки, в то время как ее
тонкие руки ласкали тело Северянина. У нее был округлый лоб, глаза с очень
длинными ресницами, вмятинка между носом и лбом, круглые и крепкие, как
яблоки, щеки, дерзкий вздернутый нос - он казался дерзким даже на ощупь! -
и широкий рот, на котором большие осторожные пальцы Фафхрда могли
явственно ощутить улыбку.
Он проснулся, чтобы увидеть глазеющую на него луну, висящую
наискосок, к югу. Она серебрила нескончаемую стену Обелиска, превращая
выступы скал в черные полосы теней. Фафхрд проснулся также, чтобы ощутить
острое разочарование. Сон был только сном. Затем он мог бы поклясться, что
почувствовал, как кончики пальцев мимолетно скользнули по его лицу, и
услышал слабый серебристый смешок, который быстро затих вдали. Фафхрд сел,
как мумия, в своем зашнурованном плаще и огляделся вокруг. Костер
превратился в несколько красных глаз-угольков, но лунный свет был ярким, и
в этом свете он не смог увидеть абсолютно ничего.
Хрисса укоризненно зарычала на Северянина, потому что он глупо
нарушил ее сон. Фафхрд выругал себя за то, что принял остаточный образ сна
за реальность. Он выругал всю лишенную девушек, порождающую видения о
девушках Холодную Пустошь. Усиливавшийся ночной холод заползал под одежду.
Фафхрд сказал себе, что ему следовало бы крепко спать, как лежащий вон там
мудрый Мышелов, и набираться сил для завтрашних великих дел. Он снова
улетел и через некоторое время погрузился в сон.

На, следующее утро Мышелов и Фафхрд проснулись при первых признаках
серого рассвета, - луна на западе была все еще яркой, как снежный комок, -
быстро позавтракали и подготовились, и теперь стояли лицом к обелиску в
обжигающем морозом воздухе. Девушки были забыты, и все мужество друзей
нацелено только на гору.
Фафхрд был в высоких зашнурованных ботинках с только что заточенными
толстыми гвоздями на подошве и в куртке из волчьей шкуры, сшитой мехом
внутрь, но сейчас расстегнутой от горла до пояса. Его предплечья и голени
были обнажены. Короткие, по запястье, перчатки из сыромятной кожи
закрывали кисти рук. Совсем небольшой узелок, завернутый в плащ, висел у
него за плечами, и к нему был привязан большой моток черной конопляной
веревки. На прочном, не украшенном никакими заклепками поясе прицепленный
справа топор в чехле уравновешивал висящие с другой стороны нож, маленький
мех для воды и мешок с железными шипами, у которых вместо шляпок были
кольца.
Вокруг лица Мышелова был плотно затянут капюшон из козьей шкуры, а
его тело было защищено туникой, сшитой из трех слоев серого шелка. Его
перчатки были длиннее, чем у Фафхрда, и подбиты мехом. На меху были и
тонкие башмаки, подошва которых была сделана из морщинистой кожи бегемота.
На поясе - кинжал Кошачий Коготь и вех с водой уравновешивались мечом
Скальпелем, ножны которого были свободно привязаны к бедру. А на
завернутом в плащ узелке был закреплен странно толстый, короткий, черный
бамбуковый прут, на одном конце которого торчал шип, а на другом - шип и
большой крючок, примерно такой, как на посохе пастуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13