Мы не боимся смотреть в
глаза правде-матке: увеличивающаяся алкоголизация населения
нашего города связана прежде всего c тем, что трудящиеся забыли
о вкусовых качествах винных изделий. "Черноморский херес" -
предмет первой необходимости немешаевца! Пейте, товарищи, херес
и вы повысите свое человеческое достоинство!"
Глава XII ДУРДОМ
У великого комбинатора в Немешаевске все шло как по маслу.
Но все же села в масло одна черная муха и омрачила настроение
Остапа.
Когда мятежной ночью он вернулся от Ключниковых в
Студенческий переулок, Суржанский, разумеется, уже спал. А
утром ушел на работу в то время, когда еще спал его спаситель.
Выйдя днем из Дома печати после "шефской" беседы c
Фицнером, Остап отправился в исполком. Там, в одном из
многочисленных кабинетов, он нашел ответработника Суржанского и
торжественно вручил ему партийный билет, предусмотрительно
обернутый в какую-то бумажку.
- Получите! - сказал он юбилейным голосом. - Я вас
освобождаю от карающего дамоклова меча. Теперь он в музее
пролетарских интеллектов. Можете спать спокойно и не щелкать
зубами.
Минут пять, а может, и больше после ухода Бендера
счастливый обладатель партбилета сидел за своим столом, тупо
уставившись на святую красную книжицу. Наконец, его прорвало:
- Нашелся? Нашелся! О, какое счастье! Ведь так? Так! Это
уму не постижимо!
Последние слова оказались пророчеством. Или предчувствием.
Ираклий Давыдович затрясся всем телом, затем засмеялся от
радости, потом зажмурил глаза, в следующую секунду у него
зашевелились кустики в ушах и он выжал из себя еще один
душераздирающий вопль:
- Большое душистое спасибо товарищу Бендеру! Я теперь
счастлив! Ведь так? Так!
Он начал бегать по кабинету, запрыгивать на диван,
подпрыгивать на нем до потолка, становиться на колени, дико
махать руками и молиться, молиться, молиться. Потом, ему вдруг
одновременно захотелось плясать, кататься по полу и лизать
янычарские пятки сына турецко-подданного. Но Остапа не было.
Тогда партиец встал и начал кружить по кабинету, подобно Одилии
в балете Чайковского "Лебединое озеро".
- Ведь от тайги до британских морей я счастлив! Слава
товарищу Бендеру! Слава партии! Слава всем!..
Постепенно речь счастливца становилась все путанее, все
бесмысленнее. Ираклий Давыдович непонятно зачем начал
затравленно озираться. Кожа его лица приняла холерный оттенок,
а само лицо скривилось судорогой. Изо рта изрыгалась пена.
Глаза стали мутными и безумными. В уме что-то сдвинулось и
партиец заржал. Никакой иронии. То, что вырвалось изо рта
Ираклия Давыдовича походило на лошадиное ржание, которое вскоре
сменил истерический смех! На эти ржание и смех в кабинет
сбежались сослуживцы.
Карета скорой помощи c лакированными дверцами и жирными
красными крестиками по бокам долго ждать себя не заставила.
Плечистые и кругломордые санитары из немешаевского "желтого
дома" появились как раз перед очередным оглушающим криком:
- Я его нашел, товарищи! Нашел, вы понимаете, нашел?! О,
как я счастлив!
Санитары взяли счастливца под мышки и поволокли его в
машину.
Дом скорби, немешаевская клиника для умалишенных,
располагался на углу улицы Свердлова (бывшая Купеческая) и
переулка имени Клары Цеткин (бывший Лошадиный) и представлял
собой строение в два этажа c рельефной корабельной резьбой и
желтой крышей, выгнутой бочкой. На крыше виднелся заржавевший
неподвижный флюгер, который показывал, куда дул ветер до
революции. Второй этаж клиники занимали буйно помешанные.
Первый был предоставлен лицам c маниакально-депрессивным
психозом, психопатизацией личности, а так же маршалам,
мичманам, вождям мирового пролетариата и простым
гражданам-симулянтам. Здесь же располагался приемный покой,
ординаторская, процедурная, бокс, туалет и кабинет главного
врача.
Суржанского поместили в небольшую палату на втором этаже.
В палате было три койки, столько же ночных столиков, одна белая
накрахмаленная штора и двое пациентов c манией величия. Больные
выдавали себя за непосредственных участников штурма Зимнего
дворца. Их лечили большими дозами аминазина и сульфазина,
иногда вкалывали и магнезию, но помочь им, как говорил главврач
клиники, мог только бог или черт. Первый штурмовичок обладал
внешностью Льва Давыдовича Троцкого: пенсне, бородка и тонкие
наклоны бровей, характерные только провинциальному учителю
математики. Другой совмещал в своем лице копию молодецкой хари
легендарного большевика Антонова-Овсеенко и красные глаза
местного алкаголика Берендея Зареченского.
Ровно в десять утра в палате появился главный врач клиники
профессор Мешочников Авдей Эммануилович. Это был седоватый, но
еще полный свежести старичок, c круглыми голубыми глазами и
весьма интеллигентными манерами. Лицо его имело некоторые
оттенки упитанности и было начисто выбрито. В скобках заметим,
что в свое время у ларька "Пиво-водка" именно об этом самом
Мешочникове рассказывали забавный анекдот: "Приезжает как-то в
немешаевский Дом скорби комиссия РКК. Спрашивают у Мешочникова:
"А почему это у вас по коридорам психи c рулями от авто
бегают?" - "Что, все?" - удивляется главный врач. "Все", -
отвечают ему. Тогда Мешочников достает из сейфа руль и в
ажиотаже восклицает: "Поехали, проверим!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100