Боль, казалось, добавила Маше сил. Она всем своим существом почувствовала, что любимый гибнет и с остервенением снова стала бороться с волнами. Стихия бросала тело Колова, как тряпичную куклу. Он бился головой о камни. Наконец измученной Маше удалось крепко схватить Колова за ворот. Раздался треск, но Маша все же подтащила его к себе, а потом и вытянула тело на берег.
– Мишенька! Родной! Любимый! Очнись! Очнись! Голубчик!
Она пыталась привести его в чувство. На голове возлюбленного Маша обнаружила глубокую рану. Все лицо Колова было в ушибах и порезах, волосы спутались и пропитались кровью. Она с трудом перевернула его, чтобы вода вышла из легких. Терла ему виски, хлопала по щекам. Нет, он не может умереть и оставить ее на этом проклятом острове! Маша не замечала, что она насквозь мокрая, что с нее потоком льется вода, что сильно болит ушибленное плечо. Она не видела ничего, кроме лица любимого человека. Ей нужно было только одно – услышать его вздох.
Веки Колова задрожали, глаза открылись.
– Мишенька! Слава Богу! Ты будешь жить! Ты не покинешь меня! – Она обняла его, пытаясь согреть своим телом.
Рассудок говорил ей, что травмы, полученные Коловым на службе, вряд ли помогут делу. Но она верила в силу своей любви, в то, что Господь не допустит такой несправедливости. А если и допустит, то тогда и ей незачем жить в этом неправедном мире. Михаил словно прочитал ее мысли.
– Не смей! Слышишь, не смей так думать! Ты должна жить во что бы то ни стало! Теперь ты должна жить за двоих! Ведь в тебе еще одна жизнь, ты не можешь пожертвовать ею! – прохрипел Колов. – И помни, ведь у тебя улики! Мы знаем правду!
– Нет, ты не умрешь! – Маша в отчаянии затрясла головой. Мокрые пряди упали ей на лицо.
Колов слабеющей рукой провел по волосам любимой.
– Как я люблю тебя!
– Нет! Миша! Нет! – Она сдерживала рыдания, но видела, как он слабеет с каждым мгновением, с каждым вдохом.
Глаза Колова помутнели, лицо стремительно бледнело.
Михаил попытался улыбнуться, чтобы подбодрить Машу.
– Я верю, мы встретимся с тобой на небесах, но ты не спеши за мной. Поклянись, что не сделаешь с собой ничего!
Маша только стонала и мотала головой, не в силах произнести ни слова.
– Поклянись! – Он попытался приподняться и тотчас же поник.
– Клянусь! Клянусь любить тебя вечно! Только ты, только с тобой! Но не уходи, не уходи!
– Хорошо… – Глаза Михаила застыли. На губах по-прежнему светилась угасающая улыбка.
Маша прильнула к этим губам, пытаясь навсегда запомнить этот прощальный поцелуй.
Глава тридцать седьмая
Елизавета Дмитриевна Стрельникова пребывала в необычайном волнении. Ни от Маши, ни от Колова из Выборга не было никаких вестей. А уж давно пора бы, если все прошло удачно. Мысль о том, что и второй побег не удался, приводил Стрельникову в ужасное состояние. Сама идея изначально не вызывала у нее одобрения. Когда она пришла к Колову с мольбой помочь Маше, единственное, что пришло ему на ум, это побег. Правда, Елизавета Дмитриевна попыталась еще раз добиться помощи полиции в лице следователя Сердюкова, который, как ей показалось, проникся семейным несчастьем Стрельниковых. Но Константин Митрофанович сразу дал ей понять, что он хоть и сочувствует бедной Маше, но пока у него нет никаких данных, которые могли бы оправдать вмешательство полиции в частное дело. Безумие барона неочевидно, намеки на убийство отца очень глухи. Единственное, что он обещал твердо, так это то, что полиция не будет очень усердно искать беглецов. И закроет глаза, даже если бы они находились прямо перед его, Сердюкова, носом.
Зимой побег дочери не удался, и Колов бесполезно прождал Машу до глубокой темноты. Елизавета Дмитриевна металась по квартире, не находя себе места, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Вдруг это они? Но, увы! И вот снова то же самое, те же метания, страхи, тревожное ожидание. Сердце ноет, в голове проносятся картины одна страшней другой. В означенный день беглецы не появились. Наутро Стрельникова уже поджидала следователя на улице. Ей не хотелось заходить в полицейское управление.
Сердюков не слишком обрадовался, узрев просительницу еще издалека. Опять слезы, стенания, всякие глупости, предчувствия и все такое! Сердюков оказался абсолютно прав. Елизавета Дмитриевна действительно не удержалась и уже с первых же слов начала всхлипывать. Она сбивчиво поведала о первом неудачном побеге и о том, что теперь условленный срок вышел. Она боится, что сумасшедший зять совершил нечто ужасное. Материнское сердце все извелось от тревоги. Сердюков слушал и размышлял. Будучи в Выборге, он убедился, причины смерти Теодора Корхонэна никто толком и не выяснял. Ограничились рассказами сына и дворового человека, бывших при этом. Тело не нашли, и дело было закрыто. Но разговор с Кайсой Byори породил многочисленные подозрения и вопросы. Что ж, может быть, именно теперь их и задать молодому человеку и его матери? Уж слишком многие их проблемы разрешились со смертью старшего Корхонэна! Особенное, если предположить, что Генрих был действительно не в себе и ему грозила лечебница, а Аглае Францевне развод с мужем. Следователь вынырнул из своих размышлений и понял, что Стрельникова все еще стенает, полагая, что он внимательно слушает собеседницу.
– И ведь надо же, ведь нынче у Маши именины! – всхлипывала Елизавета Дмитриевна.
– Именины! Замечательно! Вот вам и повод оказаться в поместье. Кто осмелится не пустить родную мать, прибывшую на именины дочери! А заодно вы и меня пригласите, как старого доброго друга семьи. Может иногда полицейский позволить себе немного простых радостей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64