Кокосовые орехи сыплются из подброшенных опилок, как куропатки из шотландского неба, львиноголовые гондолы враскачку мчатся по сумасшедшим рельсам, стена смерти нацеливает зубцы развалин, ржание деревянных лошадей сливается в неумолчный охотничий клич, и в скачке они перелетают рвы легко, как взнузданные стрижи.
В сумерках подходя с моря к площади, мы, опаленные и запыленные, слышали голоса слаще сирен, оглушительно завывавшие над яростью покинутых вод:
– Заходи! Заходи!
В палатке, утонув в складках плоти, самая толстая женщина в мире шьет себе зимнее пальто и другую палатку, уставив глазки – смородинки в бланманже – на очередь хихикающих скелетиков.
– Заходи! Заходи! Самая громадная крыса в мире! Автомобильные гонки среди мокриц!
Здесь скачет самый неукротимый пони, там прыгают самые дрессированные блохи, оседланные, подкованные, резвые, запертые в стеклянный загон.
В суете галерей, сальто-мортале, конюшен карманы прожигались насквозь монетами. Бледные юноши с напомаженными волосами, черными как смоль бакенбардами, окурком, прилипшим к нижней губе, щурились вдоль скошенных стволов и целились в мячики, танцующие в фонтанах. Углежог около силомера, в отутюженных необъятных штанах и алой с поперечными желтыми полосами безрукавке на молнии, брал, поплевав на ладони, молот и с громом бил по платформе. Колокол звенел победителю.
Возле будки бандит с рваными ушами, косая сажень в плечах, нос расквашенной брюквой, спадающие на глаза волосы, три желтых верблюжьих зуба, зазывал охотников схватиться на песчаном ринге, а кто устоит хоть раунд – бесплатная выпивка; жилистые, самоуверенные, кривоногие, покрытые шрамами, подвыпившие охотники один за одним входили, напыжившись, и вверх тормашками вылетали вон. Три стесанных верблюжьих зуба по-прежнему торчали из тусклой желтоватой физиономии.
Мамаши в намокших платьях и растрепанных шляпках, со спутанными прическами, с расползающимися сумками, истосковавшиеся по глотку портера, с детьми, измазанными вареньем, приклеенными к юбкам, как ракушки, визжали перед кривыми зеркалами, видя свои конусообразные или цилиндрические туловища с раздутыми огромными головами, а дети радостным воплем встречали отражения собственных тел, тающих и набухающих в Зазеркалье.
Старики в запахе столетнего дождя шаркали у края неровной толпы, приставали и клянчили, весь их прибыток – пригоршня сырого конфетти. Отважные школьники плотной шайкой, плечом к плечу, в отцовских фетровых шляпах, лихо надвинутых на бровь, подмигивали и свистели вслед двум девочкам, бредущим под ручку, всегда одна хорошенькая, другая в очках. В туннелях, где череп и скрещенные кости, девушки уютно повизгивали. Расхрабрясь после пинты, красные и взъерошенные парни, нарушив все правила, вставали в рост на подвесных креслах. Красотки отшивали матросов.
Ярмарка в жаркой густой ночи, и Лунный человек на песочно-желтой Луне над шарманками! Лодки-качели проплывали, как лунные дольки, грифы и драконы на носах гондол дышали огнем и уксусом. Полночные всадники каруселей галопировали в волшебном свете – охотники верхом на козлах и зебрах кружились под звездами светлячков.
Поднимаясь к дому по освещенному склону холма, к тихому дому над бормотанием залива, мы слышали, как угасала музыка и голоса уплывали в песок, видели, как меркли огни на площади и в дальнем конце пустыря в шатрах зажигались лампы.

1 2 3